Тогда толпа, оттесняя его, хлынула внутрь…
Саша оказался на пути многоголового, но безмозглого чудовища, влекомого одним из сильнейших человеческих чувств — любопытством, — и его просто внесло в распахнутые двери…
С первого взгляда было ясно, что человек мертв: нелепо разъехавшиеся по залитому красным плиточному полу ноги, безвольно свесившаяся на грудь голова… А главное — широко забрызганная кровью кафельная стена позади. Кровью, уже собирающейся в темные сгустки, и чем-то темно-розовым, комковатым…
Юноша не считал себя чересчур впечатлительным, да и крови вроде бы не боялся, но внезапно почувствовал, как все съеденное и выпитое стремительно поднимается вверх, и только страшным напряжением воли не позволил себе повторить «подвиг» фон Миндена.
— Застрелился… — услышал он сзади, и взгляд тут же сфокусировался на блестящем пистолете, валяющемся возле правой руки покойного.
«Браунинг». Точно такой же, как тот, купленный в Петербурге.
«А ведь если бы я тогда… Тоже лежал бы вот так…»
Чувство вины острым ножом вонзилось в сердце. Он вспомнил, что так и не покаялся до сих пор в желании лишить себя жизни, что само по себе — грех, не исповедовался…
«Господи…»
Он внезапно узнал самоубийцу: это был тот самый мрачный тип напротив, спутницу которого охмурял поручик Еланцев.
— Кобылкин, столичный чиновник… Из-за чего… — шептались позади. — А жена его где…
— Расступитесь, — протолкался вперед Иннокентий Порфирьевич, присел на корточки рядом с покойником, тронул его за шею и, безнадежно покачав головой, ладонью осторожно опустил мертвецу веки.
В проделанный им в толпе проход тут же вклинился генерал Мещеряков, отшатнулся от покойника, обернулся к собравшимся, пошарил глазами и заорал, багровея от натуги:
— Еланцев, подлец! Это ваши шуточки? Знал я, старый дурак, что трижды покаюсь, разрешив вам вернуться в Кабул! Знал, но разрешил! Сгною на передовой!..
— Я-то здесь при чем? — откликнулся откуда-то из задних рядов толпы поручик. — Вы еще скажите, что это я его застрелил!
— Застрелили бы — пошли бы под трибунал! Я видел вас с его женой! Сколько раз я говорил вам!..
Генерал оборвал себя на полуслове и махнул рукой начальнику патруля, тоже протолкавшемуся в туалет:
— Уведите.
— Да я и сам пойду, — стряхнул с себя чужие руки Еланцев. — Хотя ума не приложу…
— На гауптвахте приложите!
— На гауптвахте так на гауптвахте — мне не привыкать…
Поручика увели, а Бежецкий все стоял как вкопанный, не в силах оторвать глаз от тела человека, которого еще какие-то полчаса назад видел живым и здоровым.
— Пойдемте, — тронул его за рукав Иннокентий Порфирьевич.
— Куда? — тупо спросил юноша, следя, как густеющая на глазах кровь клюквенным киселем медленно подползает к его сверкающему ботинку.
— Ко мне… — вздохнул медик. — Праздник все равно испорчен…
* * *
Два офицера шли какими-то темными, неосвещенными лабиринтами, меж плохо оштукатуренных стен, строители которых старательно избегали не только прямых углов, но и всего того, что европейские их коллеги считают правильным, рациональным. Снег усилился и валил сплошной пеленой, не давая разглядеть ничего в двух метрах впереди, но тут же таял и хлюпал под ногами грязной кашей.
— Представляете, — заговорил Иннокентий Порфирьевич, перешагивая канаву. — Все это де… пардон, фекалии… потекут в арыки и реку. И горожане будут это пить… А кипятить, из-за нехватки топлива, особенно не покипятишь, да и высоко здесь — от низкого давления вода закипает градусах при девяноста… Вот вам и дизентерия, и гепатит, и тиф, и, упаси господи, холера…
— Здесь бывает холера?
— Еще как! В прошлом году была вспышка там, за рекой. Пока спохватились, пока убедили власти ввести карантин, приняли меры — перемерло более двадцати тысяч горожан. Слава богу, не перекинулось сюда, да и то только потому, что генерал Мещеряков, рискуя вызвать бунт, приказал оцепить колодцы и арыки, засыпать их хлорной известью, параллельно обеспечив подвоз воды из горных источников… Мы трудились от зари до зари, падали с ног, но все-таки смогли локализовать эпидемию. Однако в тот момент мы были беспомощны: ударь с гор Хамидулло — город пал бы.
— А кто это — Хамидулло?
— Местный бандит. Даже не бандит, а целый бандитский генерал. Говорят, что у него под ружьем больше двух тысяч человек. Его сильно потрепали осенью, почти перед вашим приездом, и он ушел дальше, в горы, но все эти ночные обстрелы — дело рук его людей.
— Он так силен?
— Лет десять тому назад он был кем-то вроде министра обороны эмира, но не сошелся с ним во мнениях и попытался свергнуть своего господина. Тут, на Востоке, это в порядке вещей… Однако сторонники эмира оказались сильнее, и Хамидулло пришлось уйти. Вместе с частью армии. Говорят, что лучшие офицеры выбрали его сторону. Он учился в Англии — там привечают пуштунов, надеясь переманить их на свою сторону.
— Он пуштун?
— Как и большинство тех, кто с ним ушел… Кстати, мы тоже почти пришли.
Убогие мазанки внезапно расступились, и перед Сашей предстало вполне современное пятиэтажное здание, ряд окон которого был освещен.
— Вот мои владения, Саша.
— Госпиталь?
— Он самый.
— Но… До него же рукой подать, а вы тогда говорили…
— Правильно, — усмехнулся полковник. — Пешком — да. А на машине — только окружным путем. Да и соваться в эти трущобы одному — не советую. Даже днем. Легко можно и с кошельком расстаться, и нож под ребро заполучить. Это сегодня туземцы сидят по домам — знают, что «гяуры» празднуют день рождения своего пророка. Уважают, стало быть. Пророка Иссу — Иисуса они чтят почти так же, как и Магомета. Мы тоже стараемся особенно не высовываться в Ураза-Байрам или Рамазан. К чему бередить религиозные чувства хозяев?
Пройдя мимо часового, отдавшего честь, офицеры поднялись на третий этаж, где Иннокентий Порфирьевич отпер ключом дверь.
— Проходите, чувствуйте себя как дома, — радушно пригласил полковник своего гостя. — Живу по-холостяцки, так что — не стесняйтесь.
Откуда- то издалека доносилась музыка и веселые голоса.
— Празднуют Рождество, — улыбнулся полковник, выставляя на стол нехитрую закуску и доставая из холодильника бутылку «Смирновской». — Что поделаешь: выздоравливающие и младший медперсонал — тоже люди. Я разрешил. Мы им мешать не будем, и они нам не помешают… Прошу к столу! Чем бог послал…
Офицеры чокнулись, выпили…
— Неужели этот… Кобылкин был таким ревнивцем? — задал Саша мучивший его всю дорогу вопрос. — Стреляться из ревности…
— Да я бы не сказал, — задумался медик, накладывая себе на тарелку соленые грибы. — Кушайте грибочки, Саша, кушайте! Моя Оленька прошлым летом собственноручно собирала и солила. Она у меня знаете, какая мастерица? Постойте-ка…