Смущало лишь то, что он, православный, угодил в рай, явно предназначавшийся для магометан: мавританский стиль чувствовался во всем — от причудливой арабской вязи, украшавшей стены и складывавшейся в прихотливые узоры, до ассортимента блюд. Да и с одеждой неведомые благодетели не стали оригинальничать — парчовому халату, шитым золотом шелковой рубахе и шароварам, а также мягким туфлям с загнутыми носами позавидовал бы Аладдин из восточных сказок. Лишь белоснежный тюрбан с павлиньим пером, скрепленным устрашающих размеров рубином, Бежецкий надеть не рискнул, и теперь солнце чувствительно припекало его стриженную ежиком голову.
Из прежнего скарба пропало без следа все, кроме «змеиного» перстня. К нему даже не прикоснулись, оставив в том же засаленном кожаном мешочке, что «лжедервиш» носил на теле. Видимо, не зря говорил Федор Михайлович о том, что далеко не каждый может дотронуться до непростой реликвии.
Александр выудил украшение из кармана, надел на средний палец правой руки — перстень странным образом всегда оказывался впору, надень его на мизинец или на большой палец, хотя никаких видимых изменений не претерпевал — и полюбовался игрой света в глубине камня, сейчас, на ярком свету не казавшегося ни коварным, ни отталкивающим.
«Будто глаз сытой змеи, — неожиданно родилось у него в мозгу сравнение: чем отличается взгляд сытой змеи от взгляда голодной, он не знал. — Доволен он, что ли?..»
Чем дольше поручик смотрел на свой талисман, тем больше чувствовал, что перстень — вовсе не мертв. В нем билась какая-то чуждая пониманию жизнь, невозможная по определению, но существующая. Камень то изменял свой цвет, становясь почти черным, будто кусок угля, лишь откуда-то из глубины исходил мрачный красный отсвет, то становился прозрачным, как стекло, и даже не преломлял свет, как было положено бриллианту. Оправа то леденила тело даже сквозь кожу футляра и одежду, то начинала вибрировать в странном, завораживающем ритме. Порой Александр просто боялся: никому не ведомо, какой фортель выкинет древняя безделушка в следующий раз.
«А что, если я сейчас кину его в этот колодец?..»
Вода в бассейне была прозрачна, но даже намека на дно через нее нельзя было различить — оно терялось в голубоватой опалесцирующей дымке. И лишь приглядевшись можно было понять, что все рыбы в этом «аквариуме» одинаковы по размеру, но те, что кажутся крошечными мальками — просто плавают очень и очень глубоко…
Словно во сне, молодой человек потянул кольцо, неожиданно ставшее неимоверно тугим и очень-очень горячим, с пальца и вздрогнул от раздавшегося сзади голоса:
— Не стоит этого делать — поверьте мне…
Саша, так и не сняв перстня, кажущегося теперь раскаленным докрасна, резко обернулся и увидел стоящую в двух шагах от него женщину в белоснежных восточных одеждах, но без ставшей привычной паранджи, закрывающей лицо. Очень знакомое и очень красивое лицо…
— Варвара?..
Александр, или, как его называли в здешних местах, Искандер Двурогий, угрюмо стоял над пропастью, в глубине которой курились облака, похожие отсюда, сверху, на колдовское зелье, закипающее в котле ведуньи. Там, далеко внизу, была дорога туда, куда он так стремился всю свою жизнь. И надо же было такому случиться, что на пути у него, великого завоевателя, сметающего все, смеющее встать на пути, так же легко, как ураган уносит палые листья, встало это досадное препятствие. Куча мусора, громко именующая себя крепостью.
В ухо тепло фыркнуло, и о плечо, тщательно выбрав место, не прикрытое металлом и тканью, потерлось что-то влажное и мягкое. Любимый конь почувствовал, что его хозяин недоволен, и, как мог, попытался поддержать человека в трудную минуту.
«Благородное животное, — растроганно подумал воитель, доставая из мешочка на поясе кусок сухой лепешки: здесь, в горной стране, было тяжело с фуражом, и сохранить удалось считанных лошадей. — Если бы и люди были такими же, я свернул бы горы…»
Конь благодарно хрумкал сухарем, а Александр все не мог оторвать взгляд от пропасти и от нависающего над ней неприступного утеса, на котором окопалась горстка туземцев, не пропускающая вперед его могучую армию. И плевать хотевшая на то, что числом в сотни раз уступает завоевателям.
Можно было, конечно, вернуться назад и попытаться обойти этот перевал стороной. Но кто скажет, сколько при этом будет потеряно людей, сорвавшихся в пропасть, груза, а главное — оружия? Оружия, которое привезли издалека и которое просто негде было взять здесь, в краю дикого камня и не менее диких людей. И вообще — отступать перед каким-то ласточкиным гнездом было не в его, Александра, правилах. Прорваться вперед, не считаясь с потерями? Тоже вариант — солдат, этот расходный материал войны — вместо погибших под стрелами и камнями, сыплющимися со стен, можно набрать в любом попутном селении. Горцы — народ крепкий, а за пару месяцев пути и постоянных стычек покрытые шрамами ветераны, которые следуют за ним с самой благословенной родины, сделают из них бойцов не хуже других. Но как оставить в тылу эту занозу? Дикари ведь не пропустят ни караван, ни гонца… Нет, проблему нужно решать сейчас, не откладывая на потом.
— О божественный… — услышал Александр знакомый голос и обернулся, недовольный тем, что его отрывают от размышлений.
— Чего тебе? — бросил он старшине телохранителей, от намотанных на себя плащей походившего на луковицу — теплолюбивая армия здесь, в горах, страдала от холода гораздо больше, чем от скудного рациона и вылазок горцев.
— Мои люди изловили дикаря, о божественный, — пал ниц охранник, почуявший в голосе повелителя раздражение.
— Так укоротите его на голову. Или сбросьте в пропасть. Мне что — учить вас, как поступать с врагом? — полководец рассердился по-настоящему.
— Ну… — замялся телохранитель. — Мы его не совсем поймали… Он сам пришел и требует провести его к тебе, о божественный.
— Требует? — Александр покачал головой. — Даже так? Ну что же — веди его сюда. Надеюсь, тебе хватит бойцов, чтобы усмирить этого требователя? Если нет — возьми солдат.
— Слушаюсь, о божественный…
Минуту спустя Александр уже разглядывал старика с выдубленной холодом и горным солнцем кожей, едва прикрытой ветхими лохмотьями. Порывы ветра трепали редкие седые волосы и бороденку.
«Наверняка здешний старейшина, — думал полководец, отмечая гордую осанку старца. — Пришел клянчить для своей деревни пощады и милости. Ну-ну, послушаем, что он скажет…»
Но старик молчал, глядя на воителя голубыми, удивительно молодыми глазами. И Александр не выдержал первым:
— Что тебе нужно от меня, старик?
— Ничего, — помолчав, ответил старец. — Это тебе что-то нужно от нас.
— Мне? От вас? Да я сотру вашу кучу камней с лица Земли! Ты знаешь, сколько царств и крепостей покорил я на своем пути, сколько народов склонилось передо мной?
— Нет, не знаю, — последовал спокойный ответ. — К чему мне это?