Она глупо моргнула, развернулась и провожала его глазами до тех пор, пока он не вошел в калитку своего дома. Потом бросилась назад и принялась ломиться к Никифорову.
Тот не сразу открыл дверь, а когда открыл, оказалось, что он еще толком не проснулся.
— Что? Кто? — бормотал он, щурясь от яркого света. Потом узнал Полину и немедленно разъярился. — Я ведь запретил вам являться!
— Послушайте! — у нее был такой радостно-удивленный вид, как будто она, наконец, поняла, что такое пропозициональная формула. — Привидение живет в соседнем доме! Я только что с ним разговаривала!
— Отлично! — сказал Никифоров. — Я рад, что вы подружились. Теперь я могу жить спокойно?
— То есть вам все равно? — не поверила она.
— Вы всю ночь не давали мне спать. Будьте же милосердны! Идите, куда вы там собирались!
— В магазин, — уточнила Полина. — Я умираю с голоду. Привидение сообщило, что до магазина двадцать минут. — Никифоров молчал. — Ну, я пошла.
— Двадцать минут на машине, — сказал он ей в спину. — У вас, конечно, есть машина?
Она остановилась и обернулась. На лице у нее сияла все та же малахольная улыбка.
— Машины нет. Да я пешочком пройдусь.
Никифоров захлопнул за ней дверь и повалился обратно в кровать. Закрыл глаза, полежал немного, потом вздохнул, снова поднялся и посмотрел в окно. Дурочка уходила по дороге в неизвестном направлении. На градуснике, прилаженном снаружи к раме, ртутный столбик дополз уже до 28 градусов. Солнце жарило так, словно ему обещали за это двойную плату. У дурочки ничего не было на голове — ни шляпки, ни панамки, ни платочка. Она пошла прямо так — в шортах и футболке, застиранной до бурого цвета. Вероятно, такого цвета была нить, когда ее только спряли.
Никифоров фыркнул и снова лег. Сладкая истома, которая обычно нежила его тело при пробуждении, решила сегодня больше не возвращаться. И сна не было ни в одном глазу, хотя пять минут назад казалось, что встать с постели ни за что не получится. «Вот зараза рыжая! — в сердцах подумал Никифоров. — И ведь я специально предупреждал. Нет! Ничего на них не действует, на этих баб».
Он принял душ, побрился и отправился завтракать. Открыл холодильник, достал оттуда копченую колбасу, ветчину, сыр, масло… Кусок не лез в горло. Никифоров отчетливо представлял, как рыжая дура, голодная, тащится по солнцу за хлебом. Она обгорит, словно головешка, или свалится в обморок где-нибудь посреди кукурузного поля. Злясь на себя, Никифоров выхлебал кружку черного кофе, натянул джинсы и вывел машину из гаража.
Полина ушла уже довольно далеко и выглядела так, словно только что вылезла из парилки. Кожа стала красной, и веснушки весело поджаривались на носу. Заслышав шум мотора, она отступила на обочину и теперь стояла, прижав к животу матерчатую сумку — родную сестру той пижамы, которую Никифорову посчастливилось лицезреть ночью. Вероятно, с такими сумками старухи в доме престарелых прогуливались по прилегающей территории.
— Садитесь! — велел он, наклонившись и открыв для нее дверцу.
— А, это вы! — сказала она странным размягченным голосом.
— Немедленно садитесь! Как вас там? Поля?
Она полезла в салон, стукнулась головой и, ойкнув, повалилась на сиденье.
— Скажите спасибо, что у меня закончились сигареты, — ворчливо сообщил Никифоров, хотя сигарет у него был полный чемодан. Когда он собирался запойно работать, это было первое, чем он запасался.
— Спасибо, — с трудом выдавила из себя Полина, хотя ей не хотелось принимать от него милостей. Вчера он ясно дал понять, чтобы она ни при каких обстоятельствах не показывалась ему на глаза. А она не послушалась и вытащила его прямо из постели, а теперь еще злоупотребляет, катаясь в его машине. Машина была красивой и большой, Полина понятия не имела, какой она марки, а спрашивать постыдилась.
— Ну? — спросил Никифоров. Настроение у него неожиданно улучшилось. — Как там привидение? Вы что-то такое говорили по поводу вашего с ним знакомства.
— Оно живет в соседнем доме, — светским тоном ответила Полина и обмахнулась рукой.
От нее исходил жар, как от кастрюльки супа, только что снятой с плиты. Никифоров внимательно смотрел на дорогу, но краем глаза следил за тем, что она делает.
— Неужто оно утром вылетело вам навстречу? — хмыкнул он, не зная, что и думать.
Не может быть, чтобы у девицы не хватало винтиков в голове, а он до сих пор этого не понял. На его взгляд, она была нормальная — нормальнее некуда. Только какая-то неустроенная, что ли. Он испытывал к ней примерно такое же чувство, как к приблудной кошке, которая накануне Нового года замерзала на улице и беззвучно открывала розовый рот, и он взял ее домой, потому что знал, что мысль об этой погибающей кошке испортит ему праздник. Теперь она растолстела, как свинья, и спала на его подушке.
Нельзя позволить, чтобы рыжая девица села ему на голову. «Иначе она тоже растолстеет и тоже будет спать на моей подушке», — мрачно усмехнулся он про себя. Нет, ни за что! Когда она наполнит свою доисторическую сумку продуктами, он отвезет ее обратно и забудет о ней раз и навсегда.
— Понимаете, — принялась объяснять Полина про привидение. — Ведь не может быть, чтобы один и тот же человек находился в двух местах одновременно? Я вышла и увидела мужчину в саду. А потом шагаю по дороге — а он идет мне навстречу. Вот я и подумала: это просто мистика какая-то! Тут я вспомнила про то, что случилось ночью и… Вы мне не верите?
Никифоров трясся от беззвучного смеха.
— Это были близнецы Дякины! — пояснил он удивленно таращившейся на него Полине. — Николай Леонидович и Иван Леонидович.
— Боже… — пробормотала она, прикрыв ладошкой глаза. — А зачем они одинаково одеваются?
— Не знаю, — он пожал плечами. — Наверное, нравится дурить людям голову.
— Ф-фу, просто камень с души. — Она помолчала и твердо добавила:
— Но ночью по саду все равно что-то летало. Может быть, близнецы Дякины тоже видели это?
— Вот вы вернетесь и сами у них спросите, — весело ответил Никифоров, одной фразой отсекая себя от расследования случая с летающим привидением.
Они подкатили к магазину, и Полина сразу вылезла из машины, вспомнив, что с таким же настроением в детстве сходила с карусели. Было здорово, но, увы, все позади. Впрочем, она может рассчитывать еще на один круг, ведь им предстоит возвращаться обратно.
Никифоров купил пачку сигарет, потому что уже наврал про них. Он терпеть не мог «Мальборо», но все остальные вообще никуда не годились. Еще он попросил у дородной продавщицы маленький пакетик сока и, воткнув в него трубочку, встал возле подоконника, мрачно наблюдая, как отоваривается его попутчица. Она купила две буханки черного хлеба, банку сайры, три килограмма картошки, пачку чая, пачку сахара, соль и пакет овсянки. Потом немного подумала и присовокупила к этому добру бутылку подсолнечного масла и двести граммов костромского сыра. Повернулась к нему, довольная, и заявила: