– Говори, не стесняйся! – настойчиво повторила Катя. – Мы и так уже нарушили правила Службы. Теперь уж надо идти до конца.
Она так смотрела на меня, что я забыл про Службу и все на свете. Сейчас в этом тенистом парке, уютно устроившемся между времен и пространств, существовали только двое – я и она. Между нами не могло быть секретов. Но за долгие годы в кровь впитался рефлекс сохранения тайны, и перебороть его стоило мне немалых усилий.
– Девятый… – пробормотал я.
– Две тысячи девятый? – уточнила она.
– Конечно, не три тысячи, – невесело усмехнулся я.
– А я бы не удивилась! – почти серьезно сказала Катя.
– Ну, и… – Я вопросительно посмотрел на нее.
– Получается, что я еще не родилась.
– А когда это произойдет? – Мне стало слегка не по себе.
Катя подняла глаза к небу, пошевелила губами, подсчитывая.
– Случится это знаменательное событие через пятьдесят шесть лет!
– Значит, – я тоже быстро посчитал в уме, – все, что может у нас с тобой произойти в реальной жизни, – это встреча стодвадцатилетнего старика с семилетней девочкой? И с этим ничего нельзя сделать?
– Насколько мне известно, Служба еще не научилась проникать в чужое время, – печально ответила она. – Ни в ту сторону, ни в другую. Правда, существует легенда, что ее основатель умел это делать. Боюсь, что это, как ни печально, всего лишь легенда… Единственное место, где мы можем встречаться, – это Центр. Место вне времени. Но, сам понимаешь, никто не позволит нам оставаться здесь слишком долго.
– А если попытаться сменить род деятельности? – стал фантазировать я. – Командир говорил, что в Службе существуют и другие категории работников. Наверное, штабисты могут находиться в Центре сколько угодно?
– Не будь так наивен, – грустно усмехнулась Катя. – Твоя роль в Службе предопределена раз и навсегда. Тебя отобрали для оперативной работы, и оперативником ты останешься до конца жизни. Каждый специалист в Службе готовится по своей программе – штабисты, технари, ученые… Поверь мне, Володя, все это замкнутые касты, и переход из одной в другую попросту невозможен. Наверное, вам говорили, что со временем вы будете допущены к тексту Золотой книги и если сможете понять его, то перед вами откроется дорога в руководство Службы?
Я молча кивнул.
– Вранье! – жестко отрезала Катя. – В руководство не попадают со стороны. Знаешь, был такой старинный анекдот – может ли сын генерала стать маршалом? Ответ – конечно нет! Ведь у маршала есть свой сын!
– Ты хочешь сказать… – начал я, но Катя перебила меня.
– Служба – далеко не идеально устроенная организация, – с горечью продолжила она. – Мы с тобой – рабочие лошадки низового звена и обречены навсегда оставаться ими. Максимум, чего мы сможем достичь, – это стать командиром пятерки. И наоборот, никто из детей высшего руководства никогда не станет офицером-оперативником. Им с рождения предопределена совсем другая судьба.
– Но ведь надо пройти отбор, обладать определенными качествами! – Я верил и не верил тому, что говорила Катя. – Неужели все дети руководителей…
– Можешь не сомневаться! – В ее голосе прозвучал сарказм. – Этими качествами они обладают по праву рождения. Все, без исключения!
Вдруг я заметил появившиеся на Катиных глазах слезы.
– Что с тобой, родная? – Я обнял ее.
– Володя, я не хотела тебе говорить, – всхлипнула она, – но это нечестно по отношению к тебе. Ты должен об этом знать.
Я гладил ее по голове, ничего не говоря, потому что понял – сейчас будет сказано что-то очень важное.
– Но ты должен сказать, что простишь меня!
– За что? – не понял я. Вот же чисто женская логика – заранее просить прощения, а за что – догадайся, мол, сам…
– За то, что я так долго молчала! Скажи, простишь?
– Ну конечно! – пообещал я. – Ты еще сомневаешься?
Катя помолчала немного, вытерла платочком слезы и тихо сказала:
– У тебя есть сын, Володя, и ему уже двадцать два года. Я назвала его Антоном. Антон Владимирович Кубанский. Он родился после нашей второй встречи. А молчала я столько лет потому, что у тебя нет никаких шансов увидеть его. Антон не прошел отбор в Службу. Посторонние, как ты знаешь, не допускаются на территорию Центра, а больше вы с ним нигде не сможете увидеться.
Я стоял и молча переваривал услышанное. Столько потрясений в один день! Но услышав последние слова Кати, я встряхнулся.
– Постой, постой! Наш с тобой сын – посторонний? Кто это так решил? Кто может запретить мне увидеть собственного сына? – разъярился я. – Да я тут все вдребезги разнесу!
– Не кипятись! – одернула меня Катя. – Горячность ничем нам не поможет. Но я кое-что придумала.
Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никто нас не подслушивает, она приблизила губы к моему уху и, горячо дыша, стала нашептывать мне такое, от чего мои глаза полезли на лоб…
Потом, когда мы шли по дорожке из красного камня в сторону дворца, я попросил Катю:
– Расскажи про нашего сына. Какой он?
– У нас замечательный мальчик, – сказала она.
Всю ночь я слушал ее рассказы про Антона и готов был слушать еще тысячу ночей…
Совершенно не изменившиеся за прошедшие годы, семеро снова сидели в той же комнате. Все было как в прошлый раз, с одним только отличием – теперь перед каждым из них на столе стоял большой компьютерный монитор, на котором гонялись друг за другом человеческие фигурки. Если бы эту картинку мог видеть майор Кубанский, то сразу узнал бы созданный по его сценарию виртуальный фильм-реконструкцию о своей последней операции. Семеро смотрели его уже в третий раз, теперь в замедленном темпе, и чем дальше, тем сильнее у них портилось настроение. Когда с экрана в очередной раз исчез лже-Слободенюк, Лев тяжело вздохнул и выключил компьютер.
– Сколько ни смотри, понятнее не станет! – зло констатировал он. – Что скажете, господа?
На некоторое время в комнате повисло гнетущее молчание. Первым его нарушил Ицхак.
– Неужели это он? – Выражение его лица не изменилось, но все присутствующие видели – Ицхак по-настоящему испуган. Они и сами испытывали то же чувство. – Чан, что ты молчишь? Скажи что-нибудь! Твой отец знал его лично, неужели он ничего тебе не рассказывал?
Китаец промолчал. Вместо него заговорил Лев.
– Ицик, ну чего ты пристал к человеку? – упрекнул он израильтянина. – Что он может тебе сказать, если видел то же, что и ты?
– А ты? – Ицхак переключился на Льва. – Ты тоже хорош! Лева, ну скажи мне, как можно было упустить человека в собственном Центре? Неужели ты не контролируешь свою резиденцию?