— Господи! — воскликнула Дарья Степановна. — Да как же я без неё! без них!
Некоторое время она в тупом оцененении смотрела в пустой экран, а потом разбудила мужа.
— Эй, Паша! — воскликнула она. — Становись сюда!
— Куда, дура?!
— Вот сюда, к дверям! Становись и кричи: «Люсия, нам надо поговорить!».
— Ты что, ополоумела?
— Кричи, сказано!
— Может, я все-таки останусь собой? — не очень уверенно спросил Паша.
— Тебе что, трудно?!
— Ну, «Люсия, нам надо поговорить!».
— Нам не о чем говорить, Базилио! — воскликнула Дарья Степановна.
— И что?
— А ты ещё раз: «Люсия, нам надо поговорить!».
— Нам не о чем говорить, Базилио!
Так они препирались минут сорок, пока не пришла пора идти в магазин, и утро было проведено с пользой и удовольствием.
Семья Петровых с нижнего этажа между тем чувствовала себя совершенно беззащитной. Она положительно не знала, кто теперь будет защищать её зубы с утра до вечера и как ей спастись от перхоти. Младшая дочь совершенно измучилась с пятнами, которые оставались повсюду, на что бы она ни садилась. Обычно семья руководствовалась теми средствами защиты от чудовищного внешнего мира, о которых ей рассказывали по телевизору. Названия этих чудесных вещей они помнили ровно столько времени, сколько нужно было на дорогу от дома до магазина: потом по телевизору всё равно повторят. У Петровых, так сказать, совершенно не было долгосрочной памяти — жизнь в режиме беспрерывных повторений приучила их не запоминать ничего. Теперь они не понимали, как облегчить понимание, каким образом заставить главу семейства поехать к маме и чем отчистить раковину. Петровы тупо пялились в экран, а раковина между тем ржавела и гнила, перхоть сыпалась на воротники, простыни желтели, домашний любимец Василий исходил криком, не находя в миске корма для энергичных кошек, а сын Иван в отчаянии смотрел на прыщи, с неотвратимостью психической атаки покрывавшие его красное лицо. Он забыл, как называется это чёртово мыло.
Пятнадцатилетний Миша Гнедых из соседней квартиры вообще не понимал происходящего. Сейчас перед ним должны были появиться два его лучших друга, два крутых чувака, единственные люди на свете, которые его понимали и которых вполне понимал он. Они были ему ближе Родины, ближе отца с матерью, ближе даже Земфиры, в песнях которой встречалось слишком много незнакомых слов. Он обошел телевизор со всех сторон и позвал:
— Эй, перцы! Приколись, баклан!
Телевизор молчал. Друзья не показывались.
— Вы чё, в натуре? — спросил Миша. — Круто, круто!
Ответа не было.
— Би-и-ивис! Ба-а-аттхед! — в отчаянии взвыл подросток.
Результат оставался тем же. Гнедых в отчаянии выбежал из дома и пошел искать, кого бы ему убить.
В кухне соседней квартиры сидели диссиденты. На кухне они собирались потому, что там находилась еда. В отсутствии других развлечений они вспомнили молодые годы, купили водки и сели обсуждать создавшееся положение.
— Ты сомневаешься? — спросил один, бородатый, в прошлом сотрудник котельной, составитель рукописного альманаха «Дайте дышать!».
— Для меня всё ясно, — пожал плечами другой, в прошлом отказник. — Полковник наш постепенно забирает власть. Я говорил, что он с этого начнет.
— То есть ты не допускаешь, что это…
— Конечно, нет! Это идеальный предлог, чтобы отрубить НТВ! Потом они взорвут «Эхо Москвы» — и скажут, что это из-за курения в здании. Потом заглушат «Свободу». Потом прикроют «Честную газету». И всё — никто ничего не скажет…
— Так что же делать?
— Что делать! — взорвался отказник. — Что делать! Всё уже сделали! Просрали Россию! — И он показал, как именно просрали. Тем временем пельмени сварились, и на некоторое время диссиденты прекратили полемику.
В это же самое время Евгений Киселёв — правда, в совсем другом доме — вел передачу «Итоги» на частотах милицейских раций. НТВ чудом успело перекупить эти частоты за несколько дней до катастрофы, готовясь к переходу на подпольное вещание. Их, правда, не прикрыли, но частоты остались. Теперь Киселёв, заглушая милицейские переговоры, рассказывал об эксклюзивных подробностях падения башни.
— Наш корреспондент, — рассказывал он, — стоял у самого подножия, и его чуть не убило. Ближе его не подпустили. Ближе стоял только корреспондент государственного телевидения, — даже по рации слышно было, как Киселёв злорадствует. — Корреспондентов государственного телевидения, конечно, пускают везде! В самые тёплые места! Но это ничего… это ничего, товарищи! Мы не злопамятны! Корпоративная этика для нас превыше всего! И мы предлагаем наши милицейские частоты всем, кто хочет вещать для вас! Даже каналу ОРТ, чьё место на свалке истории! Даже государственному телевидению, сплющенный корреспондент которого живым примером подтверждает, что тягаться с нами опасно! За чисто символическую плату каждый может выходить на этих часто…
— Да пошёл ты! — взорвался опер, которому надоело все это слушать.
— Видите! — счастливым голосом закричал Киселёв. — Началось, началось!
Тем временем в Кремле проснулся Путин. Он сделал зарядку, несколько раз бросил через плечо пресс-секретаря, которого за этим и держали, принял ледяной душ и включил телевизор. Ему нужно было срочно узнать, куда он сегодня едет. Телевизор помогал ему соответствовать народным чаяниям. Если канал РТР передавал, что, по слухам, Путин едет в Самару, — он туда и ехал. Если же канал НТВ передавал, что, по сведениям информированных источников, президент собирается на Ближний Восток, — Путин тут же ехал на Дальний, чтобы лишний раз облажать оппонентов. Эта игра очень его увлекала. По утрам он никогда не знал, где будет вечером. Телевизор, однако, молчал.
— НТВ, что ли, закрыли? — подумал он вслух. — Так я ж вроде ещё не распорядился…
На ОРТ так же нёсся снег по чёрному зимнему небу.
— Переворот, что ли? — спросил Путин сам у себя. — Да нет, вроде я в Кремле…
Он выглянул в окно. Пели птички. Никакого переворота не было.
— Волошин! — позвал он. — Что с телевизором? Неужели мой личный телевизор сломался? Это наглядно показывает, в каком положении страна…
— Никак нет, — отвечал Волошин, — снесло башню.
Путин снова выглянул в окно. Спасская стояла, Кутафья тоже.
— У тебя? — догадался он.
— Никак нет, — рапортовал Волошин, — у всех нас.
— Это я знаю, — кивнул Путин.
С трудом разобрались.
— И что мне теперь прикажешь делать? — воскликнул Путин. — Откуда я теперь узнаю, куда я еду?
— Ну… — не очень уверенно произнес Волошин. — Есть же президентская как бы администрация…