– Всем машинам, стоп! – проревел в эфир ротный, прижимая ларингофоны к горлу.
Танк со скрежетом остановился. Капитан привычно стукнулся танкошлемом о скобу. Поредевшая шеренга уцелевших танков остановилась. Капитан Шаржуков вылез из башни по пояс. Справа раздался сдвоенный оглушительный взрыв. Чадно пахнуло гарью и кислым запахом сгоревшей взрывчатки. По ушам больно хлопнули невидимые ладони взрывной волны. Заряжающий орал, перекрывая двигатель, работающий на холостых оборотах, и тыча растопыренной пятерней вправо:
– Командир, глянь, смертники.
Раздалась знакомая до тошноты трескотня автоматных очередей. Десантники беспорядочно стреляли во все стороны, поливая из «ППШ» густой гаолян. По броне звонко защелкали пули. Шаржуков поспешно юркнул под защиту брони. Лязгнув, захлопнулся люк. Не было никакого замаскированного орудия. Танки не подбили, а подорвали. Танковая рота капитана Шаржукова угодила в ловушку на минное поле. Живое и подвижное противотанковое минное поле.
Из замаскированных «лисьих нор» вылезали японцы и, пригибаясь под тяжестью рюкзаков со взрывчаткой, бежали к танкам. У некоторых в руках были мины со взведенным контактным взрывателем. Позади ползли в траве солдаты с длинными бамбуковыми шестами с минами на конце. У этих был некий, пусть и достаточно призрачный, шанс уцелеть. Десант на броне решил не оставлять «противотанковым» смертникам даже тени надежды. Пехотинцы били по ним в упор из автоматов, бросали гранаты. Камикадзе косили очереди из танковых пулеметов. Вошедшие в раж пехотинцы расстреливали диск за диском одной непрерывной очередью. Перегретые автоматные стволы начинали «плеваться», но на точность уже никто не обращал внимания. Били практически в упор.
Вокруг уцелевших машин валялось несколько десятков трупов, но из травы появлялись на смену убитым новые подрывники и в последнем броске пытались подобраться к танкам сквозь стальную стену автоматического огня. Десантники и танкисты стреляли, не обращая внимания на то, что пули и осколки одинаково крошат своих и чужих. Японцев было много. Слишком много.
У Шаржукова к горлу подкатил ком, сердце неприятно захолонуло. Жалко сдохнуть в двух шагах от победы. До слез жалко.
Стрелок-радист командирского танка в последний момент успел перечеркнуть очередью из пулемета спину японца, ящерицей скользившего в траве. На последнем издыхании солдат толкнул от себя бамбуковый шест. Мина точно угодила в направляющий каток. У подбитой машины соскочила гусеница, разорванная взрывом. Танк закрутился на месте, плюясь свинцом, как медведь, огрызающийся на собак. Никто из танкистов не рискнул выстрелить осколочным снарядом. Тогда спешившимся и сидевшим на броне десантникам пришел бы каюк без всяких смертников.
Вокруг подбитых танков вовсю кипел бой. Спешившиеся десантники сошлись с японцами врукопашную. Для танкистов враг был в мертвой зоне. Дрались прикладами, пистолетами, зажатыми в руках гранатами. Танки с перебитыми гусеницами облепили смертники. Взрывы следовали один за другим, сливаясь в непрерывную канонаду. Упрямые воины, презиравшие смерть, выполнили задачу: остановили стальные громадины белых варваров. Жизнь – это всего лишь кошмарный сон, который когда-нибудь закончится.
Не только хорошее рано или поздно заканчивается. Вражеская атака остановилась лишь с последним убитым японцем. Бой на этом затих.
Самоубийственная атака обреченных, бросавшихся под танки, захлебнулась. Истерзанная взрывами и перепаханная траками гусениц степь была усеяна трупами японцев. Казалось, после смерти они стали еще меньше. Обездвиженному танку Шаржукова повезло больше других. Остальные девять машин его роты горели погребальными кострами экипажам. Вокруг подбитой «тридцатьчетверки» собирались уцелевшие десантники.
Место скоротечного побоища зияло язвами остовов выгоравших танков. Командирская «тридцатьчетверка» с разбитым катком и перебитой гусеницей превратилась в неподвижную огневую точку. Из десяти экипажей танковой роты и десанта уцелело неполных два десятка. У пехотинцев погибли все офицеры, за старшего остался рослый сержант с вислыми усами.
– Старший сержант Житенев, – коротко представился пехотинец. – Что дальше будем делать, товарищ капитан? Приказывайте.
– Собрать тела наших погибших в одно место, – слово «наших» Шаржуков выделил интонацией. – Снять оружие и боеприпасы с убитых. Занять оборону рядом с танком, уступом влево и вправо. Держать позицию.
По его расчетам, до подхода основных сил оставалось от силы полтора часа. С учетом непредвиденных обстоятельств можно накинуть еще минут двадцать. Связи с бригадой не было. Стрелок-радист упрямо крутил ручку настройки рации, но в эфире установилась полная тишина, изредка нарушаемая сухим потрескиванием статических разрядов.
На истоптанной траве лежали тела, вперемежку свои и чужие. Поле боя четко очерчивала граница непримятой травы. Горячий воздух дрожал маревом над высоким гаоляном, тек причудливыми волнами над бурой стеной растений.
– Тишина, будто в раю, – вздохнул незаметно выглянувший из люка заряжающий.
– В этом раю только черти водятся, – мрачно отозвался Шаржуков. Не нравилась ему тишина. Смотреть да смотреть в оба надо. – Степан, сколько у нас снарядов?
– Полный боекомплект, – доложил танкист. – Тридцать два бронебойных снаряда, двадцать три осколочных.
– Хорошо… – капитан не успел договорить.
Их головная походная застава отвлекла на себя основные силы врага, прикрывающие подступы к «Верблюду», невольно проведя разведку боем. Или специально? Откуда им, ползающим на пузе по выжженной земле, было знать, что задумали отутюженные офицеры вышестоящего штаба, склонив головы над картой, испещренной красными и синими стрелами.
Бронетехника для них была черными ромбиками, а безликие и безымянные человечки – пехотинцы скрывались за сухими цифрами войсковых частей. Есть задача, будет приказ ее выполнить любыми силами, средствами и… любой ценой, за которой штабные никогда не стояли. Всегда найдут кого сунуть в мясорубку сражений, перемалывая роты, полки, бригады. Крутить и крутить ручку до самой победы.
Заряжающий показывал рукой в сторону холмов, другую приложил козырьком над глазами, прикрываясь от лучей солнца, выглянувшего в разрыве между тучами:
– К нам гости!
На дороге, по которой они еще недавно двигались, лязгая гусеницами, показалась колонна, пылившая в их сторону. Разница была в том, что техника приближалась к ним оттуда, где окопался враг и восходит солнце. Остатки десанта и танкисты оседлали дорогу, по которой к высоте могло подойти подкрепление. Японцы решили их добить. В контратаку бросили батальон пехоты при поддержке легких танков. Расчет был прост: схватка с камикадзе совсем недавно закончилась, оставшиеся в живых русские измотаны и обескровлены. Лучшего момента, чтобы добить их, не придумаешь, пока не очухались и не пришли в себя. Десантники отстегнули с поясов саперные лопатки и стали поспешно окапываться. Неглубокий окопчик для стрельбы лежа завсегда лучше ровной земли. Любое, даже иллюзорное укрытие от пули дарит солдату надежду выжить и шанс подороже продать свою жизнь.