— Отлично. Тогда теперь, когда мы во всем разобрались и нашли ответы на все вопросы, быть может спешимся и войдем в замок? Солнце, вон, того гляди скроется, а хотелось бы засветло его осмотреть и выбрать комнаты для ночлега.
— Я не против, командуй, сын, — разрешил Верд и по-молодецки легко спрыгнул с коня.
Несмотря на царящий всюду в замке разгром и кавардак, усталым людям и оборотням удалось отыскать несколько комнат, сохранивших вполне жилой вид: с целыми стеклами в окнах и мебелью, без заметных следов вандализма. Эти уцелевшие комнаты — всего их в замке оказалось лишь три: две на втором этаже донжона и одна на третьем — были поделены незваными гостями следующим образом: две комнаты поменьше заняли господа бароны, а в третьей — весьма просторной гостиной — разместились освобожденные от ночной вахты стражники и оборотни. В общем, места всем хватило с избытком. Правда четверым несчастным, отобранным при помощи жребия, пришлось вместо отдыха заступить в караул, но тут уж ничего не попишешь — тяготы службы. Двое стражников-людей встали у дверей спальни барона Верда на третьем этаже, и двое гвардейцев-оборотней, соответственно, у дверей комнаты Маха — на втором.
— Зря ты меня не послушался, Махуня, — попенял рыцарю дед Пузырь, когда они наконец остались наедине в небольшой уютной спаленке. — Что-то зловещее есть в этом замке. У меня самые препоганейшие предчувствия.
— Пузырь, не гони волну, — беспечно отмахнулся рыцарь, стягивая через голову нательную сорочку и забираясь под одеяло. — Не изводи меня нелепыми домыслами. Ты же лично обследовал каждый уголок замка и ничего, совершенно ничего подозрительного не обнаружил. Ребята мои тоже все как следует прочесали — нет тут никакой скрытой угрозы. Успокойся. А впрочем, нет, не успокаивайся — бди. И если обнаружишь что-то реально опасное, разбуди меня — мы этому реальному так навтыыы-ых-хррр… — Утомленный утренними переживаниями и дорогой Мах заснул прямо на полуслове.
Маху снился сочный, истекающий жиром, молочный поросенок. Он лежал на широком черном фарфоровом блюде и так и просился в рот.
Рыцарь потянулся к лакомому жаркому, но вдруг казавшееся совсем рядом блюдо стало плавно от него удаляться. И вот уже оказывается, что он стоит на пороге столовой, в дюжине шагов от длинного-длинного, покрытого белоснежной скатертью стола, и на этом столе кроме блюда с поросенком больше ничего нет.
Поросенок наполнил столовую ароматом хорошо прожаренного мяса. Мах сглотнул слюну, у него разыгрался буквально волчий аппетит. Рыцарь бегом бросился к столу и обеими руками потянулся к поросенку, но черное блюдо исчезло прямо под его пальцами.
— Ай-яй-яй, — раздался справа чей-то осуждающий голос, — что за постыдное нетерпение.
Мах повернул голову и удивленно выдохнул:
— Влад, а тебя сюда каким ветром занесло?
Во главе стола теперь действительно восседал оборотень в законе собственной персоной, хотя Мах готов был голову дать на отсечение, что мгновение назад на этом месте никого не было.
— Стыдно мне за тебя, папа. Перед братвой стыдно. — Влад сделал красноречивый жест руками, как бы указывая на сидящих по обе стороны стола.
И вдруг столовая наполнилась гулом голосов. Оказалось, что за столом яблоку негде упасть. Мах не поверил своим глазам — за столом находился почти в полном составе весь их небольшой отряд, не хватало лишь барона Верда, ну и, разумеется, его самого. Заметив молодого господина, сидящие за столом вассалы повели себя самым возмутительным образом: оборотни, позабыв о клятве верности, дружно подняли Маха на смех, а отцовские стражники стали от души гоготать над их погаными шутками.
— Глянь, братва, папа сегодня, в натуре, при параде, — пропыхтел жирный оборотень по прозвищу Кучерог и зашелся в противном пискляво-хрюкающем смехе.
— Товчно, навствоящий гвобловдранец, — коверкая слова, угорал оборотень по прозвищу Мямля.
— И мы под ним ходим! Братва, этот шут — наш папа! Стыдоба! — нагло тыкая пальцем чуть ли не в лицо Маху, громче всех насмехался Дацул.
— Да как вы смеете! — взъярился Мах. — Вид их мой забавляет! — Он озадаченно оглядел себя и с ужасом обнаружил, что стоит перед вассалами в одних подштанниках.
— М-да, папа, расстраиваешь ты меня своими детскими выходками, — покачал головой Влад и присоединился к общему ржанию.
Злой, издевательский смех сидящих за столом, как ни странно, оказался чрезвычайно заразительным, и Мах незаметно для самого себя вдруг тоже стал ухахатываться. Осознавая всю глупость и нелепость своего положения, он ненавидел себя за это малодушие, но ничего не мог с собой поделать и продолжал сотрясаться от мощных взрывов хохота.
Смеясь Мах опустился на единственный свободный стул, в противоположном Владу конце стола. Сквозь выступившие от смеха слезы, Мах с изумлением разглядел, что и все остальные сидящие за столом были, как и он, лишь в нижнем белье. А двое стражников — так вообще голышом.
На пустом столе снова возникло черное блюдо с жареным поросенком.
— А вот и еда! — оповестил присутствующих оборотень в законе. — Прошу угощаться, пока горячий.
Смех как отрезало.
— Е-да! Е-да! Е-да! — заскандировали сидящие за столом люди и оборотни. И все потянулись к поросенку.
Снова в столовой стали твориться чудеса. Руки людей и оборотней, сидящих на дальнем конце стола, по мере того как они тянулись к кушанью, делались все длиннее и длиннее, пока не достигли лежащего перед Владом поросенка. Множество рук одновременно вонзились в горячую, румяную кожу — раздался сочный хруст, брызнул ароматный сок. Каждый из счастливчиков оторвал себе по лакомому кусочку и, не раздумывая, отправил добычу в рот.
Замешкавшийся Мах — его руки почему-то не захотели удлиняться — увидел, что поднос опустел и ему опять ничего не досталось. В отчаянье он закричал:
— Эй, вы! Я тоже хочу вкусной еды!
Пустой поднос перед Владом исчез и сразу же снова возник прямо перед Махом, и — о чудо! — с новым, целым, абсолютно не тронутым, с пылу с жару поросенком. Все, как по команде, тут же повернули головы к Маху.
— Е-да! Е-да! Е-да! — заскандировали оборотни. И дружно потянулись за добавкой.
— Мах, очнись, что с тобой творится? — раскатом грома прогремел над ухом рыцаря вопль деда Пузыря.
— Уйди, старик, не мешай, — поморщился Мах и, наконец вонзая пальцы в вожделенное жаркое, заворожено зашептал: — Еда! Еда! Еда!
— Мах, мне это не нравится! Немедленно просыпайся! — Душераздирающий крик прямо в ухо.
И все вокруг, такое любимое и хорошее, стало прямо на глазах растворяться в воздухе. Исчезла столовая, длинный белый стол, черный поднос… Жареный поросенок повис на его руках, как на вилках.
Мах почти успел. Его руки ощутили исходящее от мяса тепло. Но…
— ТЫ СЛЫШИШЬ МЕНЯ? — загрохотало в ушах раскатами грома. — МАААХ!!!