Метавшийся вокруг Федор «отрабатывал» свой хлеб предателя по полной:

– А ну, врежьте ему, гаду! Господа, позвольте, я пробью с ноги!

Когда вконец успокоенного Шмыгу тащили мимо, он изловчился-таки врезать Федору ногой и возопил, порядком заглушаемый мешком:

– Володенька, я же тебя зубами рвать буду!!!

Повеселевший главбрат потрепал Федора по щеке и скомандовал кому-то из своих подчиненных:

– Выпишите мальчугану банку варенья и ящик печенья…

Шмыгу, попинывая по пути ногами, втащили в кабинет главбрата и швырнули на металлический стул, крепко привинченный к полу, пристегнув хмыря наручниками к спинке. Опер, занимавшийся этим нехитрым делом с какой-то особой любовью, даже слегка пошутил: «Наручники – надежная фиксация для полной релаксации».

Выполнив необходимые процедуры, он оглядел скорчившегося на своем «троне» Голого и, оценив психологическое состояние подозреваемого, от души приложился тому по мордасам:

– Ну че, очухался, скотина? Отвечай, живо! Очередное сотрясение мозга не добавило хмырю разума, скорее наоборот – Голый опять словил клина, принявшись общаться с самим собой. Он дергался на стуле из стороны в сторону, насколько ему позволяли наручники, гримасничал и нес полную ахинею.

Сперва его рожа приняла слегка придурковатый вид, он повернул голову наискосок и спросил кого-то, кого явно не было в этой комнате:

– Шмыга… Шмыга, ты, что ли, обиделся? Секундой позже его лицо перекосила презрительная гримаса, он сплюнул на пол и вопросил:

– Ты нави'що у фонта'н поли'з?

Тут же глазки его забегали, взгляд его принял подобострастный вид, и он залепетал извиняющимся голоском:

– Да мы толпой мимо шли. Кто-то и говорит: «А слабо Голому в фонтан нырнуть?»

Презрительная маска снова наползла на его рожу, он, шикуя, цыкнул между передних зубов струйкой желтоватой слюны и пробасил:

– Ось нэха'й Го'лый бы и пирна'в. Встрепенувшись, он снова переместился на противоположный угол стула и поспешил заметить:

– Так ведь Голый – это я!

И тут же, развалившись, словно в кресле, коротко гоготнул:

– Вас, москали'в, не зрозуми'ешь. То го'лый, то вдя'гаэный.

– Че ты дразнисся… вообще говорить не буду, – теперь уже обиженно съежившись на стуле, отвечал он сам себе.

Опер, наблюдавший за этой картиной, потихоньку сходил с ума сам. Подошедший главбрат спас его от сумасшествия, заставив беднягу вытянуться по стойке смирно:

– Товарищ капитан, докладаю – подозреваемый допрашивает себя сам!

«Товарищ капитан» склонился над хмырем, шлепнул тому по щеке и проорал:

– Бритый, ты че, рехнулся?

А дальше только хорошая реакция позволила капитану спасти свою драгоценную шкуру, поскольку внезапно пришедший в чувства Голый едва не вцепился тому своими желтыми зубами в горло:

– Начальник… дай марафету! Дай!

* * *

Федор и Сеня, сидевшие все в том же чуланчике, приспособленном под предвариловку, никак не могли слышать воплей Голого, которого настигли ломки, даже несмотря на то, что мешки на головы на этот раз им надевать не стали. Впрочем, веселее от этого не становилось.

Сеня не выдержал первым:

– Что-то скучновато здесь. Хоть бы шахматы выдали. Или карты. Ты как думаешь, Федор, во что играть труднее: в очко или в преферанс?

Федора больше всего волновали мысли о том, что сделает с ним Голый, если ему удастся-таки выпутаться из лап «лесных братьев», и чего такого может выболтать хмырь на допросе. Поэтому в ответ на дурацкий вопрос приятеля он ляпнул первое, что пришло ему в голову:

– Ну, я даже не знаю. Наверное, в очко… Поглядев на Сеню, Федор понял, что придется обосновать свое мнение… Делать было нечего – пришлось выкручиваться:

– Преферанс – отстой. Там раздадут карты. Побормочут чего-то… и уже вскрываются. А в очко думать надо. Шанс прикидывать. Очки считать.

Его рассуждения на тему азартных игр прервал вломившийся в чуланчик главбрат. Ни слова не говоря, он выволок Федора и Сеню наружу и, швырнув их на пол, выхватил «Макарова» и двинулся на них с перекошенным от злобы лицом:

– Меня опять терзают смутные сомненья. «Голый, падла, сдал», – успел подумать Федор, прежде чем дуло пистолета уперлось ему в лоб.

Капитан сдернул с карапуза плащ и, обнаружив болтающееся на груди кольцо, щелкнул по артефакту пальцем и продолжил доводить до сведения подозреваемых свое видение ситуации:

– Так вот какое было у братана моего задание. Колечко это в федеральном розыске, – он махнул рукой в сторону покосившегося стенда «Они разыскивают милицию» и завершил начатую мысль: – А я так сам себе думаю: кто колечко свистнул, тот и Баралгина грохнул.

Федор слегка побалансировал между диареей и нервным срывом, но обосраться на пустой желудок было сложно, поэтому он психанул и, не раздумывая о последствиях, вдарил капитана по руке, все еще сжимающей ствол, и бросился бежать по коридору, где за первым же поворотом его скрутил стоявший на стреме опер.

Сеня же, прикрывая отход товарища, бросился поперек дороги главбрату и, вцепившись тому в рукав, принялся лепетать:

– Дяденька капитан, возьмите себя в руки! Не видите, человек вашего юмора не понимает! Нам в Мордовию надо по делу. Там тепло, там яблоки.

Подоспевший на подмогу опер волок за волосы отбивающегося из последних сил Федора. Подскочив к своему начальнику, он наклонился к уху и зашептал:

– Задержать их надо. Я стукачку вместо варенья и печенья героин подбросил. Обыщи их.

Капитан довольно ухмыльнулся и обратился к карапузам:

– Я все понял. А ну, пухлячки, выворачивайте карманы!!!

Глава восьмая ЗАВТРА БЫЛА ВОЙНА

Кто стучится в дверь ко мне

С толстой сумкой на ремне?

С цифрой пять на медной бляшке

В синей форменной фуражке.

Это он! это он!!!

Страшный дядька Саурон!!!

С. Я. Маршак. Изенгардский почтальон

Проспавшийся в седле Агроном разлепил глаза посреди какого-то унылого пейзажа, куда приковыляла его кобыла. Впрочем, язык его шевелился с трудом, и поводьями он пока не владел, потому лошадь так и продолжала катать своего бестолкового всадника, благо, что не по кругу, иначе бомжа стошнило бы наверняка.

Продолжаться это могло практически бесконечно, но в какой-то момент, услышав за ближайшим холмом непонятный шум, «любимец женщин» все же решил взять себя в руки и, пнув лошадь в бока, заставил-таки порядком измотанную животину вскарабкаться наверх.