Кто-то называл его небесным бичом, которым боги хлещут зарвавшиеся племена и народы. Кто-то считал богом его самого. Разве мог простой человек провозгласить кочевникам: «Идите за мной, и мы вычерпаем своими шлемами Последнее море!»
Последним степняки называли море, омывавшее гнилой Закат.
Сейчас хану не хватало мудреца Дона Жу Ана. Кидаец много раз заговаривал с ним о том, что будет, когда бунчуки мангало-тартар поднимутся над всем миром.
В словах Дона Жу содержался немалый смысл. Когда Тандыр-хан станет повелителем сущего, в родные степи перестанут приходить обозы с отнятым у слабаков добром. Да, будет дань. Но не потому ли повелитель кочевников затеял нынешний набег, что увидел своих соратников нежащимися в добытой роскоши? Не разжиреет ли великий народ-завоеватель подобно волку, которого вдруг стали кормить сами бараны?
Кидаец предлагал брать противника без боя. Этим он приближал час, когда сильный хищник превратится в покладистого обрюзгшего толстяка. Здесь хитроумец либо был неправ, либо нарочно заводил хана в паучьи сети лжи. Поняв это, властитель степи захотел собственноручно переломить хребет мудрецу и оставить его в сырой яме подыхать. На всякий случай. Не принято, собравшись в поход, оставлять за спиной врага или глупца.
А Дон Жу Ан все же не был глупцом. Он говорил о мирном устройстве завоеванных стран. Здесь кидаец подсказал много дельного. Только всякое стремление удержать все как есть ведет к проигрышу. Любой порядок норовит превратиться в мешанину. Значит, задача Тандыр-хана не поддерживать, а устанавливать порядок.
Он подчинит себе всех. Если надо, то дважды.
Удивительно, что мангало-тартарский властелин рассуждал так же, как персиянский купец Торгаши-Керим. Этот погоревал-погоревал о пропавшем Абдур-ибн-Калыме да продолжил завоевывать необъятное Крупное Оптовище.
И персиянец, и главный кочевник верили, что, утвердившись над чем-то огромным, подмяв под себя все доступное пространство, они вырвутся на новый уровень.
Тандыр-хан после победы над миром был готов воевать даже с небесным воинством. Этим он и подходил Злебогу – черному Шайтану. Но Тандыр старился, тяжелел на подъем. Потому-то повелитель Пекла и подсказал ему, где взять молодильные яблоки.
В день, когда верный Уминай-багатур вернулся с тремя наливными плодами, войска мангало-тартар узрели чудо – из белого ханского шатра к ним вышел молодой статный джигит. У старых соратников небесного бича защемило сердце: они вспомнили несправедливо ограбленного сироту.
Рыжие косички из-под шапки-малахая. Юное лицо, обезображенное шрамом. О, это след кнута одного из вероломных дядьев. Тот самый юноша, у которого осталась лишь ветхая юрта, чалая кляча, кнут… да мать с братьями и сестрами.
Перед кочевым воинством на ханском помосте стоял живой символ, воплощение многократно повторившихся сказок – недооцененный глупыми врагами одиночка, коему суждено подмять под себя если не мир, то половину.
– Верные мои дети! – Голос хана звенел, подобно тетиве доброго лука. – Вечному небу угодно, чтобы наш народ поставил на колени остальные племена. В меня вдохнули вторую жизнь. Всех возьмем, станем править!
– Слава Тандыр-хану! – взревела толпа.
Прилетевший с востока ветер трепал белые бунчуки. Берегись, Эрэфия.
Все ясно. Вы слишком добрый. Вам надо рассердиться.
М/ф «Месть кота Леопольда»
Иван Емельянов сделал все, как надоумил кидайский мудрец. Поехал по заветной тропинке, нашедшейся именно там, где указал Дон Жу. Добрался до развилки затерянных дорог и поросшего мхом камня. Оттер лицевую сторону, прочитал:
Направо идтить – мертвым быть.
Прямо идтить – коня убить.
Налево идтить – к девкам прийтить.
Мертвым быть не хотелось, а к девкам наоборот. Дембель не без угрызений совести направил жеребчика-серка прямо. Лошади читать не обучены, тот и побрел.
Предсказание кидайца сбылось: лес стал темнее, дремучее, хотя небо распогодилось и в кои-то веки выглянуло солнце. Конь заволновался, чуя неладное. Наконец путник очутился на хмурой полянке, где спрыгнул наземь. Привязал коня к ветке покрепче, стараясь не смотреть в большой печальный глаз, с укоризной косящийся на него. Взял походный мешок с куньим плащом и отправился дальше пешком.
Серко жалобно поржал, причем сделал это тихо, и Старшой чуть не заплакал, обзывая себя сволочью. Потом дембель углубился в бурелом, голос коня стих. Пятью минутами позже Ивану почудился громкий, почти человечий крик, но, как парень ни силился, ничего больше не услышал.
Звериная тропа вывела Старшого к небольшому озеру. Здесь воронежец сделал привал. Развел костер, искупался, перекусил. Солнце снова спряталось в тучи, день подходил к концу.
– А не ошибся ли я? – в который раз спросил себя дембель, глядя на слегка рябую водную гладь. – Может, узкоглазый прикололся? Черт его знает, китайский юмор. Оставил коня, забрел неизвестно куда…
– Отличный, кстати, конь, – прозвучал низкий урчащий голос.
Иван вскочил, развернулся, выхватывая из ножен меч. На границе леса стоял неправдоподобно большой волк. Серый хищник с бурыми подпалинами на груди глядел на Старшого немигающими глазами. Дембель взгляда не отвел. Около минуты противники стояли не шелохнувшись, потом волк удовлетворенно моргнул, открыв пасть, высунул язык и как бы улыбнулся. Задышал часто, как собака, которой жарко.
Оценив клыки и подивившись размерам матерого зверя, по высоте не уступавшего пони, Иван чуть опустил клинок.
– А и правильно, – сказал волк. – Спасибо за лакомство. Я сытый и благодарный, можешь прятать меч.
«Не соврал желтолицый», – запоздало отметил парень.
– Так ты серый волк, – суперинтеллектуально начал он.
– Нет, я белый зайчик, – съязвил хищник. – Вы, Иваны, народец глуповатый.
– Откуда меня знаешь?
– А ко мне Еремеи не ходят. – Волк сперва сел, а потом с глубоким вздохом улегся, медленно дав передним лапам скользить вперед. – Царевич?
«Скажу, что нет, он или дураком обзовет, или вовсе задерет», – подумал дембель и сказал:
– Я вроде как, этот… князь Задольский.
– Ваня, кому ты лепишь? – Серый осклабился еще сильнее и сощурил ставшие смешливыми глаза. – У нас в Задолье сроду князей не было. Городов-то нет!
– Будут, – спокойно ответил Старшой.
– Вот это правильно, – одобрил хищник, шириной улыбки посрамляя знаменитого чеширского кота. – Так убедительно врешь, что даже верится. Нет, ты мне действительно по нраву, князь! Куда поедем?