Все.
Прав был суровый книжник Армагед, дон который. Вечным волком стал Вятка. Над пустым пнем до спинных мозолей накувыркался, а в человеки не возвратился.
И какая притча! Никто из ворогов его не выслеживал, никто тайной зависти не питал. Добрый он был паренек и безобидный. Просто мальчишки в лесу играли и нашли ножики. А какой пацан этакий клад упустит?
Побродил по округе, повыл с тоски. Люди заволновались: матерый битюг окрест обретается, надо стада спасти да самим оборониться. Тут еще Вятка с дуру ума показался Долюшке. Хочет слово к ней молвить – рык да скулеж из глотки исторгается. Перепугал только.
Кузнец облаву собрал. Собаки на такого великана даже голос не возвысили, а от людей оборотень легко убег. Не рвать же их, в самом деле.
Долю, горевавшую по пропавшему Вятке, увез Воила свет Святогорович. Деревня успокоилась. Волкудлак стал по свету скитаться, скотиной промышлять да диким зверем питаться. Одичал безмерно, озлобился. Человек быстро без себе подобных звереет.
Через три года встретился ему на лесной поляне великий чародей. Серый ликом, пахнет нежитью, сам худой да жилистый. Ощерился Вятка, шерсть на холке поднял, попятился, ибо силу в путнике почувствовал необоримую.
– Стой! – приказал волшебник, и волк не смог и когтем шелохнуть. – Да ты оборотень! Давнишний, как я погляжу… Слугой моим будешь. За это дам тебе речь.
– Кто ты? – впервые за три года промолвил человеческие слова зверь.
– Кощей, кто ж еще? – усмехнулся маг.
Так получил бывший травник-целитель способность говорить. Только колдун-то ему темные звериные черты еще больше сделал. Да так ловко чары навел, что волкудлак будто бы по своей воле страшные Кощеевы распоряжения исполнять стал.
Бессмертный волшебник до самого своего поражения использовал Вятку в темных делах. Многих добрых людей со свету оборотень сжил. Когда же Кощей угодил в усыпальницу, волк сбежал и снова скитался в глухих лесах, постепенно сбрасывая наведенные злые чары. Осознав, каким душегубом он был, оборотень бросился со скалы и так проведал, что действительно вечен.
Полежал-полежал да ожил. У Кощея-то смертушка хотя бы в игле была спрятана, а Вятка вовсе неубиваемый оказался.
Поистязал себя, муками совести поизводился и положил себе искупить страшные лиходейства добрыми делами. Трудно было, конечно, но за несколько столетий приноровился. Витязям пособлял, старцам светлым тоже. Многих хороших людей спас.
Вот так и до встречи с Иваном, князем Задольским, довековал.
– Да, врагу не пожелаешь, – протянул Старшой, выслушав печальный рассказ Вятки-оборотня.
– Угу, – согласился, помолчав, серый хищник. – А еще стал я большую беду чуять задолго. Перед наступлением нынешней жары, когда Преисподняя чуть не отверзлась, у меня такая тоска, такая боль приключилась, будто у души моей грешной есть зубы, и все они разом заболели. Потом отпустило. А сейчас вот опять – ноет…
– Наверное, из-за кочевников. Идут на Эрэфию.
– Говори лучше «Рассея», – попросил волкудлак. – От степняка не жди пощады. Думаю, прав ты. Горя принесут немало, окаянные. Ладно, давай все же поспим. Завтра путь-дорога.
Теперь Емельянов-старший отключился без всяких опасений.
Проснулись задолго до рассвета. Дембель загасил костер, собрался.
– Готов? – спросил хищник.
– Всегда готов.
Иван сел на серого волка, будто на коня. Поехали.
Несколько минут зверь бежал борзой рысцой, Старшому лишь оставалось приникнуть к пушистой, пахнущей псиной шее, чтобы не оставить глаза на каком-нибудь сучке. Потом хищник набрал поистине магическую скорость, но через час сбавил ход и застыл. Мохнатые бока ходили ходуном.
– Хм, – сказал волк. – То ли я постарел, то ли у тебя в мешке неподъемная ноша. Признавайся, богатырь, что везешь.
– Да ничего. – Парень спешился, принялся показывать вещи волшебному спутнику. – Еда, питье, два пузырька живой воды. Плащ вот. И все.
– Ну-ка, сядь. Мешок пока не бери.
Зверь прокатил Ивана по полянке.
– Так, что в карманах?
Старшой пожал плечами:
– Мелочь всякая. Чуток денег, безделушки типа ключа-«выдры». Ну, еще гребешок.
– Гребешок?
– У Лиха Одноглазого забрал.
– Давай посмотрим, что за гребешок такой.
Иван извлек на свет костяную расческу.
– Вот оно что! – обрадовался волк. – Он и тянет.
– Коня не тянуло, я тоже ношу и не жалуюсь, – с сомнением сказал дембель.
– Он же волшебный.
– Ну и что?
– Ха, я тоже, – усмехнулся серый. – А ты волшебный?
– Ну, некоторые девушки в определенных обстоятельствах этот факт признавали.
– Пошлить изволишь, князь, – промолвил зверь.
– Суровая армейская школа общения. – Парень щелкнул пальцем по шеврону. – Ладно, фиг с ней, гребешок-то что умеет?
– Если я не ошибаюсь, он превращается в стену. Воткни – и вот она, выросла.
«Вот как? – Старшой задумался. – Просто спрятать будет расточительно. Вдруг никогда не вернусь. А что же сделать-то?»
– Слышь, Вятка, а далеко отсюда Тянитолкаев?
– Несколько минут бега.
– Выдержишь?
Зверь понял задумку дембеля и одобрительно кивнул:
– Сдюжу. Оно и мангало-тартарам гостинец неожиданный, да?
На рассвете старший сержант Емельянов торжественно воткнул гребешок перед воротами столицы Тянитолкаевского княжества и еле успел отпрыгнуть. Из земли, словно зуб из десны, стала подниматься молочно-белая стена. Скорость и бесшумность ее роста пугали. Потрогав новое сооружение, Иван остался доволен.
А весь Тянитолкаев остался в непонятках.
* * *
Легендоградское войско растянулось на несколько километров. Узкая лесная дорога не предполагала прогулки настолько больших компаний. Зато стало ясно, что мангало-тартары сюда не сунутся – здесь и коней не прокормишь, и застрянешь, как в пробке.
Егор поделился этой догадкой с легендоградским воеводой, провожавшим дружину до границы Тянитолкаевского княжества.
– Все верно, – кивнул тот, сняв шлем и взъерошив мокрые от пота волосы. – А еще сказывают, у степняков есть большие осадные машины и помост, на котором установлен шатер их владыки. Так что им сюда путь заказан, не пролезут. Если от Тянитолкаева не отбить, то на Мозгву полезут. Если князь не глупец, то просто обязан послать хоть какую-то дружину на помощь вашему Световару.
– Никакой он не наш, то есть не мой. Я просто брата жду, – пробурчал Емельянов-младший, и спокойно везшая его каурка вопросительно подняла голову. Пришлось успокаивать.