Шлюпфриг жадно слушал перепалку. Глазки юнца бегали особенно быстро, впрочем, надолго останавливаясь на предмете, спровоцировавшем спор.
Палваныч извлек из флейты три совершенно немузыкальных звука, и перед ним возникли три свеженькие тушки жареных цыплят с кружечкой пива, куском хлеба и крыночкой сметаны.
Юноша восхищенно ахнул.
– Вот что настоящее искусство могет! – изрек прапорщик. – Угощайся.
За ужином Коля расспросил Шлюпфрига о королевстве.
История Дробенланда не отличается оригинальностью, но тем не менее поучительна. Некогда славное, крепкое царство, оно рассыпалось под влиянием разных неприятностей. Огромное целое трудно удержать в одних руках. Три-четыре века назад суровые и даже жестокие короли объединили под своей десницей князьков, отхватив земли у Дриттенкенихрайха и Зингершухерланда. Последний, кстати, недавно перестал существовать, переродившись в Черное королевство. Но в пору своего расцвета именно Дробенланд диктовал условия всем подряд государствам.
Затем воцарился король-реформатор. Он провозгласил лозунг: «Хапайте себе столько, сколько исхитритесь унести». И началось… Теперь десятки феодалишек тянули одеяло на себя, ослабляя друг друга и обрекая страну на отставание от соседей. Тем не менее у дробенландцев была собственная гордость: на соседей они смотрели свысока. В силу особенностей рельефа.
Лавочкин подумал: «Что-то это все напоминает…»
Попировав, улеглись спать. Коля еще поговорил с Шлюпфригом под храп Палваныча, рассказал, куда они со спутником идут. Рыжий селянин позавидовал. Несомненно, это общая черта домоседов – вздыхать о путешествиях.
Завтра крестьянам предстояло побастовать, а потом приняться за восстановление деревеньки. Процесс уже был налажен: раз в три года к замку Лобенрогена подкатывали очередные противники и выжигали всю округу. Люди привыкли. Они ко всему привыкают.
– Спокойной ночи, – сказал Шлюпфриг, выбираясь из-под полога.
– А ты куда? – спросил Лавочкин.
– По девчонкам пробегусь. Хочешь со мной? Наставил бы рога самому Лобенрогену. У него жена молодая…
– Ага, шутник. Мост-то до сих пор не опустили. Нет, спасибо. Сегодня без девочек – устал слишком.
«Наверное, здесь работает тот самый феномен, о котором пишут умные психологические статьи, – подумал Коля, закрывая глаза. – После стресса человек норовит предаться сексу…»
С этой оптимистической мыслью парень и заснул.
Средневековая забастовка выглядела столь же жалко, сколь должен смотреться капиталлистический субботник.
Толпа с плакатами работы Николаса Лавочкина толклась напротив ворот замка и выкрикивала всякие крамольные призывы. Лозунги им подсказал тот же автор.
– Барона Лобенрогена к ответу!
– Землю крестьянам, обезьянники обезьянам!
– Лучше выпить самогона, чем работать на барона!
– Деньги на бочку, а не то по почкам!
– Верни награбленные налоги, презренный Лобенроген!
Мост так и не опустили, поэтому делегация имела особенно мистический вид: толпа на краю замкового рва.
Прапорщик и солдат предпочли созерцать пикет издали, с небольшого естественного возвышения типа холм. Утренний ветерок отлично доносил скандируемое до вдохновителей народного бунта.
– Молодец, рядовой, – похвалил Палваныч. – Политпросвещение внедрил – любой политрук бы позавидовал.
– Что-то неспокойно мне, – признался Коля. – С бароном-то я работу не провел. Как он откликнется на чаяния трудящихся?
– Не дрейфь, революционно-освободительное движение еще никого не оставляло равнодушным. Особенно тех, против кого направлено.
«Откуда берутся все эти наши диалоги?» – терзался Лавочкин. Он еще накануне начал подозревать, что полковое знамя не только потеряло мощь, но и стало слегка глючить, внушая ему и прапорщику советско-проповеднический образ мыслей.
К наблюдателям присоединился всклокоченный Пес в башмаках.
– Хорошо ли почивали, любезные? – поинтересовался он. – Как продвигается забастовка?
– А ты чего не с массами? – спросил подозрительный Палваныч.
– Дабы не превращать серьезное дело в цирк, – ответил пес. – К сожалению, моя репутация…
– Кобелиная, что ли? – Коля хитро улыбнулся.
– Я бы настаивал на другой формулировке. – Зверь слегка обиделся. – Репутация дамского угодника.
Лавочкин показал на стену замка:
– Смотрите-ка, переговорщик!
На стене действительно появился одинокий человек. Он походил на растолстевшего Дольфа Лундгрена: лицо-ледокол, широченные плечи, высокий, но – дряблый. Сказывались неправильный образ жизни и пристрастие к горячительным напиткам. Разумеется, это был сам барон Лобенроген.
Барон пребывал в крайней степени раздражения. Во-первых, бодун. Во-вторых, горечь вчерашнего поражения от проклятого Косолаппена. В-третьих, вопящая толпа разбудила его, а это прямой вызов его абсолютному авторитету.
«Вчера тебе накостылял соперник, а сегодня подданные наглеют. Куда катится мир?» – подумалось барону.
– Чего орете, смерды? – крикнул Лобенроген и тут же схватился за больную голову.
Крестьяне замолкли.
Ответил дрожащий от страха староста:
– Мы требуем выполнения своих требований!
Это было серьезное заявление. Хозяин замка на несколько секунд забыл о головной боли, постарался вникнуть в содержание плакатов.
– Э… «Барон, иди считать ворон»… «Выполни»… «обязанности»… «за май»… «супружеские»… Ерунда какая-то… – Похмельный феодал шевелил непослушными губами, ища смысл.
Он нервно облизнулся, мечтая выпить чего-нибудь холодного и не очень крепкого.
– То есть вы хотите, чтобы я пошел считать ворон? – грозно спросил он. – А супружеские обязанности я уже исполнил в полном объеме!
– Мы же написали, не супружеские, а наоборот… – стушевался староста. – А про ворон… Это фигурально.
– Супружеские наоборот?!. Э, да тут у меня бунт?! – Лобенроген выпучил глаза. – Вы что, песье племя, себе позволяете?
– Вы, ваше величие, налоги собирали? Собирали! А защищать нас вчера стали? Не стали!
Староста отлично усвоил Колину большевистскую пропаганду.
– А я и не обещал никого защищать, – нагло заявил барон. – Идите работать. Если не разойдетесь, то выпущу войско. Уж с крестьянами-то оно справится.
Лобенроген обернулся и посмотрел вниз, во двор:
– Да-да, про вас, дармоедов, говорю!
Палваныч сплюнул. Толкнул солдата в плечо: