…При ближайшем рассмотрении существо оказалось мужчиной лет пятидесяти, с сухим, как курага, и таким же сморщенным лицом. Увенчанная украшенным звездами колпаком голова еле держалась на тощенькой шейке, а на кончике носа старика висела омерзительного вида капля…
Рассматривать его дальше мне не захотелось — быстренько "обработав" его иглами, я подпер входную дверь стулом, потом вернулся к спящему принцу и… онемел: судя по количеству бинтов, которыми был замотан его торс, а так же по землистому цвету лица, наследник Иаруса Молниеносного был ранен. И ранен очень серьезно!
— Ты… кто… такой… — внезапно открыв глаза, еле слышно прохрипел наследник престола. — Что… ты… сделал… с Угтаком…
— Он просто спит… — метнувшись к его постели и принявшись с бешеной скоростью вгонять в него иглы, пробормотал я. — И когда я уйду, он обязательно придет в себя… Вы ранены? Говорить вы не сможете, так что просто моргните…
"Да…" — ничуть не испугавшись своей внезапной немоты, "ответил" принц.
— С кровати вставать пробовали?
Его высочество подвигал глазами вправо-влево…
— Мда… — вздохнул я, и, мысленно выругав себя за бестолковость, наложил пальцы на его запястья…
Ощутить биение крови в его руках удалось с большим трудом. Зато когда под моими пальцами еле заметно дрогнула плоть, я с ужасом понял, что принц находится на грани смерти.
"Ну что?" — видимо, поняв, что я пытаюсь оценить его состояние, взглядом поинтересовался принц. И, услышав мой огорченный вздох, улыбнулся уголками глаз.
"Довезти принца до Запруды мне не удастся. При всем желании…" — мрачно подумал я, и, пару раз сжав и разжав кулаки, зачем-то представился:
— Аурон Утерс, граф Вэлш.
А потом убрал иглы, мешающие принцу говорить.
— Что… вас… приве-…ло… ко мне… — с трудом выговорил его высочество.
— Мое понимание долга перед своим королем… — выдохнул я. — Или ухмылка госпожи Судьбы? Впрочем, сейчас это уже не важно — из-за вашего ранения часть моих планов пошла прахом… А жаль…
Дотянуться до его шеи и погрузить принца в сон я не успел — откуда-то из-за моей спины раздался возмущенный женский голос:
— Ты кто такой и что ты тут делаешь?
Я не поверил своим ушам: войти в подпертую стулом дверь, тем более совершенно бесшумно, было невозможно!
— Меня зовут Ронни… Чищу ковры и портьеры… — буркнул я, и, медленно развернувшись на месте, почти незаметным движением пальцев метнул одну из иголок в стоящее у дальней стены зеркало. И, дождавшись, пока девушка отвлечется на слабый звон, сорвался с места…
— Не трогай мою сестру!!! — кашляя кровью, захрипел его высочество. И потерял сознание. Видимо, от перенапряжения.
— Сестру? — задумчиво пробормотал я. И, оглядев обмякшую в моих руках девицу, злобно усмехнулся: — Пожалуй, меня устроит и принцесса. Тем более что ковер с ее тельцем нести заметно легче, чем с твоим…
Первое, что я почувствовала, придя в себя, это жуткое зловоние, от которого мгновенно начали слезиться глаза. Задержав дыхание, я приподняла веки и чуть не заорала от омерзения: рядом со мной мерно покачивался разлагающийся труп лошади с вздутым животом! Попытка вскочить, или хотя бы отодвинуться от него подальше ни к чему хорошему не привела — я вдруг почувствовала, что не могу двигаться! Вообще! Окаменев от ужаса, я слегка скосила глаза в сторону, увидела болтающееся над моей головой коровье копыто… и поняла, что тяжесть на моей спине — это еще одно дохлое животное!!!
— Очнулась, тварь… Ну-ну… — нависнув над моим лицом, злобно усмехнулся молодой мужчина с заляпанным грязью лицом. И тут же пропал из поля моего зрения. Услышав следующую фразу, сказанную тем же голосом, я поняла, что сплю. И вижу какой-то безумный кошмар: — Не понимаю, что он в ней нашел? Знал же, что она больна Серой немочью — нет, таскался к ней каждую ночь…
— Приворожила, как есть, приворожила! Ведьма! Небось, лет сто от роду, а смотрится сущим ребенком… — с плохо скрываемым ужасом поддакнул ему кто-то еще. — Бабы, они это могут! Вон, в Наковальнях две весны назад травницу камнями забили. Та дите принесла о шести пальцах на каждой руке. А между ними — перепонки! С водяным миловалась, не иначе…
— Лучше б эта миловалась с водяным, чем с Конасом… — угрюмо вздохнул первый. — Им-то, бабам, что? Больна и больна… Живет, только кровью по утрам откашливается… А наш брат, мужик, летит к ним, как мотылек на свет костра… И мрет так же… Брат сгорел в две седмицы… Как лучинка…
— У меня в Горшечной слободе свояк живет… — задумчиво пробормотал его собеседник. — Второй дом справа вниз по Каленой, если считать от лавки Двупалого Грая. Давненько я у него не был. Надо справиться — вдруг и он к этой шалаве шастал? Виски уж солью осыпало, а все никак не уймется — что ни весна, так до рассвета дома не появляется…
— Не приведи Судьба… — выдохнул первый и заскрипел зубами. — Ничего, недолго ей небо коптить. Отольются ей слезы всех тех детишек, чьих кормильцев она со свету сжила…
— Куда ж ты потом подашься-то, милай?! Чай, как ее хватятся, так прямо к тебе и придут… А с убивцами-то у стражи разговор короток — обе руки топором тюк, и в петлю…
— Плевать, дядько! Мне бы тварь эту со свету сжить, а потом — хоть бы и в петлю… Кровь брата сердце жжет, як огонь пылающий!
— Эх, и судьбину ты себе выбрал, парнишечка… — сокрушенно вздохнул второй. — Слышишь, а беги-ка ты в Челзату, сынок! Там таких справных молодцев, как ты, в армию берут без разбора. Не спрашивают ни роду, ни племени… Да, солдатская доля — не сахар, но уж лучше, чем смерть в петле… Беги, и даже не думай…
— Спасибо за совет, дядько… — шмыгнув носом, пробормотал первый. И, видимо, подумав, добавил: — А че, чем из меня не солдат? Молотом махать умею! Подковы, опять же, пальцами гну! За мамкой и сестрицей дядька Сом присмотрит… А не присмотрит — в землю вобью, гада…
— Ох, и лютый же ты парнишка, Молот! И прозвище у тебя что надо…
Следующие несколько минут я слышала только скрип тележных колес, шелест проминающейся под ними земли, жужжание вьющихся над лошадиным крупом мух и тяжелые вздохи Молота — мой кошмар становился все более и более похожим на явь…
— Все, парниша, считай, приехали… Вон, вишь, пригорок? За ним свернем на закат, а там до Навьего Урочища рукой подать… Правильное ты место выбрал — там ее могилку никто искать не будет… Проклятое место, как есть проклятое… И рукавицы одел не зря — падаль, она тоже обхождения требует. Оцарапаешься ненароком — сгоришь, как в лихоманке… А эта твоя тварь — та же падаль, только пока живая…
— Эта уже никого и никогда не царапнет… — злобно хохотнул Молот. Опоил я ее вчера, дуру… Думала, что за лаской я к ней, и в хату впустила… Вон, глазами-то зыркает, а пошевелиться не может… Хочу, чтобы видела, как земля на нее осыпаться будет. Цвет неба успела запомнить. И брата моего, ею убиенного, помнила до последнего вздоха…