– Да. Одна половина досталась бы миссис Таниос, а другая делилась бы поровну между Чарлзом и Терезой Аранделл. Но ведь она не передумала! Она умерла, не изменив своего решения.
– Вот тут наступает мой черед, – сказал Пуаро.
Адвокат посмотрел на него с любопытством.
Пуаро подался вперед.
– Предположим, – сказал он, – что мисс Аранделл уже на смертном ложе пожелала уничтожить последнее завещание. Предположим, она считала, что уничтожила его, а в действительности уничтожила предыдущее.
– Но ведь оба завещания существуют, – возразил мистер Первис.
– Тогда предположим, она уничтожила подложное завещание, уверенная, что это подлинник. Вспомните, она была очень больна. Обмануть ее было совсем нетрудно.
– Для подобного заявления вы должны располагать неоспоримыми доказательствами, – резко сказал адвокат.
– Несомненно… Несомненно…
– Существует ли, позвольте вас спросить, какая-либо причина полагать, что произошло нечто подобное?
Пуаро выпрямился.
– Мне бы не хотелось на этой стадии расследования брать на себя…
– Конечно, конечно, – заспешил мистер Первис, соглашаясь с так хорошо знакомой мне фразой.
– Но могу сказать, строго между нами, что в этом деле существуют весьма любопытные обстоятельства!
– Вот как? Неужели?
Мистер Первис потер руки в ожидании чего-то занимательного.
– Мне нужно было услышать от вас, и я это услышал, – продолжал Пуаро, – была ли способна, по вашему мнению, мисс Аранделл изменить свое решение и сменить гнев на милость по отношению к членам своей семьи.
– Но это мое личное мнение, – заметил адвокат.
– Само собой, уважаемый мистер Первис. Вы, я надеюсь, не представляете интересы мисс Лоусон?
– Я посоветовал мисс Лоусон обратиться к другому адвокату, – сухо ответил мистер Первис.
Пуаро протянул ему руку, горячо благодаря за помощь и сведения, которые он нам дал.
По пути из Харчестера в Маркет-Бейсинг, составившему добрых десять миль, мы обсудили ситуацию.
– Пуаро, у вас были хоть какие-то основания, чтобы высказать подобное предположение?
– О том, что мисс Аранделл подсунули фальшивое завещание? Нет, mon ami, если честно, нет. Но я был обязан – вы, наверное, заметили – выдвинуть такое предположение. Мистер Первис – человек проницательный. И не сделай я подобного шага, он сразу стал бы думать о том, с какой стати я ввязался в эту историю.
– Знаете, кого вы мне напоминаете, Пуаро?
– Нет, mon ami.
– Жонглера, работающего с разноцветными шариками! Да еще когда все они одновременно в воздухе.
– Разноцветные шарики – это разного рода небылицы, которыми я потчую окружающих, да?
– Что-то в этом роде.
– И в один прекрасный день, по-вашему, они все упадут и с замечательным треском разобьются об пол?
– Нельзя же держать их все время на лету, – заметил я.
– Верно. Но наступит замечательный миг, когда один за другим они очутятся у меня в руках и я с поклоном удалюсь со сцены.
– Под гром аплодисментов из зала.
Пуаро подозрительно посмотрел на меня.
– Вполне вероятно.
– Мы не очень-то многое узнали от мистера Первиса, – заметил я, ускользая от опасной темы.
– Да, не очень, зато он подтвердил наши основные предположения.
– И удостоверил заявление мисс Лоусон о том, что до смерти мисс Аранделл ей ничего не было известно о завещании.
– Лично я не слышал никакого подтверждения.
– Но ведь Первис посоветовал мисс Аранделл ничего не говорить мисс Лоусон, и та ответила, что и не думает ничего ей говорить.
– Да, все это правильно. Но ведь существуют замочные скважины, друг мой, и ключи, которыми открывают запертые ящики.
– Неужели вы думаете, что мисс Лоусон подслушивает, подсматривает и шарит по углам? – спросил я, несколько шокированный этой мыслью.
– Мисс Лоусон, – улыбнулся Пуаро, – не принадлежит к поколению, обремененному понятиями о приличиях, mon cher. Нам уже известно, что она подслушала по крайней мере один разговор, не предназначенный для ее ушей. Тот самый, в котором Чарлз и его тетушка обсуждали вероятность кончины скупых родственников.
Мне ничего не оставалось, как согласиться с Пуаро.
– Сами понимаете, Гастингс, она с таким же успехом могла подслушать беседу между мистером Первисом и мисс Аранделл. У него превосходный звучный голос. Что же касается подглядывания или обыкновения шарить по чужим столам, – продолжал Пуаро, – то этим занимаются больше людей, чем вы себе представляете. Робкие и запуганные, вроде мисс Лоусон, часто обретают довольно постыдные привычки, которые служат им утешением и развлечением.
– Вы шутите, Пуаро! – изумился я.
Он энергично закивал головой.
– Да-да, я говорю серьезно.
Мы приехали в «Джордж», где сняли два номера. И уже пешком направились к «Литлгрин-хаусу».
Едва мы нажали пуговку звонка, раздался отчаянный лай Боба. Со звонким гавканьем он пронесся по холлу и бросился к парадной двери.
«Я сожру вашу печенку и ваши легкие, – рычал он. – Я раздеру вас на куски. Я покажу вам, как врываться в чужой дом! Дождетесь, узнаете, какие у меня клыки!»
– Ишь как разволновался, мальчик! Угомонись, мой хороший! Иди-ка сюда.
Боба, явно против его воли, схватили за ошейник и потащили в гостиную.
«Вечно портят мне забаву, – рычал он. – Давненько не доводилось мне кого-нибудь хорошенько припугнуть. Я просто умираю от желания потрепать их за брюки. Посмотрим, что с вами будет, когда я перестану вас защищать».
Дверь за ним захлопнулась, и Элен, отодвинув щеколду, открыла парадное.
– А, это вы! – воскликнула она.
Она широко распахнула дверь. На лице ее сияла улыбка.
– Входите, прошу вас.