– Погубит тебя эта женка, – сердито шипел Глузд Хвету. – Надо было уходить вместе с Шатуненком, этот оборотень быстро во всем разобрался.
– Никуда Шатуненок от Хабала и Рады не денется, – хмурился в ответ на предостережения товарища Хвет. – Вернется он, помяни мое слово. Без Искара Хабалу не вырастить нового бога.
– Как хочешь, а я от Хабала уйду, – махнул рукой Глузд.
– Не выйдешь ты из стана, – покачал головой Хвет, – а если выйдешь, то далеко не уйдешь. Хабал пошлет немтырей [29] по твоему следу. По зимнему лесу не побегаешь.
Глузд и без предостережений хазара чувствовал, что за ним следят. Даже когда он отправлялся на охоту, его чутко сторожили Хабаловы псы – и те, что на четырех лапах, и двуногие. Последних особенно следовало опасаться, ибо стоило только колдуну подмигнуть глазом, как с провинившегося слетала голова. На Хабаловых шалопуг немтыри наводили дикий ужас. Простолюдины из глухих сел почитали Хабала как бога. Большой силой отличался этот колдун, любого видел насквозь, а бывало, с одного взгляда загонял в сон, и после этого зачарованный человек двигался, повинуясь слову Хабала. Глузд тоже невольно ежился, когда взгляд колдуна на нем останавливался.
– Бежать надумал, – говорил мечнику с усмешкой Хабал, – а того понять не можешь, что душа твоя в моих руках. Я буду решать – отправлять тебя в Страну Забвения или в Страну Света. А в ногах своих ты волен, но ноги без души тебя далеко не унесут.
Шалопуги Хабалу верили. Глузд же хоть и не отрицал, что в колдуне есть сила, но не верил в ее добрую природу. Не от богов шла Хабалова сила, а из Страны Забвения.
Среди шалопуг преобладали урсы, от них Глузд узнал, что Искар Шатуненок правнук Ичкиря Шатуна, которого урсы ставили выше Хабала и выше всех кудесников, известных в мире богов. Был тот Ичкирь сыном Лесного бога урсов, которого они называли Хозяином. И если кровь Ичкиря, которая течет в жилах Искара, прольется на священное ложе Матери Богов, то с этого ложа по Слову, произнесенному колдуном Хабалом, встанет новый бог, который будет превыше других богов. И станет этот бог вместе с Матерью править радимичской землей, где урсы вновь станут самым могущественным племенем, ибо новый бог будет им родным по крови. Всем иным родам и племенам новый бог тоже принесет радость и облегчение, но только в том случае, если они будут приносить ему жертвы и привечать его ближников. А старейшин и ганов не должно быть промеж людей, ибо боги, которые делят нас на худших и лучших, – это плохие боги. И те, кому правда нового бога не нравится, пусть уходят с этой земли, иначе их ждет смерть от руки печальников нового Хозяина.
Старый урс Иллурд, произнося эти слова, простирал руки к небу, а глаза его при этом сверкали безумием. Глузд с Иллурдом не спорил, тем более что старик лишь разъяснял молодым соплеменникам темные места из пророчеств Хабала, которые до их мозгов не доходили. Хабал крепко держал этих людей в руках, вселяя в них одновременно страх и надежду. Нельзя сказать, что Глузд не испытывал страха, оказавшись в стане одержимых, но вот надежд он не питал, это точно. Душа Глузда оказалась невосприимчивой ни к сладким речам колдуна, ни к его страшным глазам. Мечник был уверен, что Хабалу его души не удержать, и уйдет она из этого стана вместе с Глуздовыми ногами. Надо только улучить момент, подождать, пока спадут разгулявшиеся после Даджбоговых дней морозы, и бежать отсюда как можно скорее и дальше.
Хабалов стан был довольно мощным укреплением, высотой тына не уступавший иным городам. И защитников здесь было с избытком. Не всякая рать могла взять стан с наскока. А нутро холма, на котором возвышалось это мощное сооружение, было изрыто норами и потайными ходами, по которым можно было выйти к реке или ускользнуть в глухие заросли. Колдун Хабал хоть и кичился полученной то ли от богов, то ли от нечистых духов силой, но и обычными средствами защиты не пренебрегал. Тайных схронов по окрестным лесам у него было несчитано. Трижды за эти годы его выкуривали из укрепленных станов ведуны, и трижды он уходил от их гнева, спасая не только себя, но и большую часть своих шалопуг. А после вновь отстраивал стан на холме, благо леса было в достатке и рабочих рук в избытке.
От нечего делать Глузд слонялся меж приземистых строений, заходя то в одно жилье, то в другое. И везде больше слушал, чем говорил, ибо очень быстро усвоил, что мести языком лишнее в логовище колдуна опасно. Под каждым кровом у Хабала были свои соглядатаи, которые доносили колдуну обо всём, что говорилось меж шалопугами. Лишь к немтырям и скопцам Глузд никогда не заглядывал. И те, и другие находились в привилегированном положении: и жилье у них было получше, и доля в добыче поболее. Что, между прочим, не вязалось с принципами равенства, которые проповедовал Хабал. Но этих противоречий никто из шалопуг не замечал, а осторожные намеки Глузда на непоследовательность колдуна и его ближников воспринимались жильцами бедных домов к настороженно, чтобы не сказать враждебно.
Сегодня Глузду повезло. В одном из жилищ он вдруг обнаружил скромно сидевшего у очага Сороку. Поначалу он даже глазам своим не поверил. Чтобы такой хитрован, гад вилявый, служивший и вашим и нашим, вдруг от богатого княжьего стола подался в шалопуги, да для этого надо мир перевернуть вверх дном! Мир, как вскоре выяснилось, никто не переворачивал, а приказный Сорока не собирался надолго задерживаться в Хабаловом стане. На все вопросы мечника приказный только вздыхал да загадочно щурился. Пришел Сорока в стан не один, а в сопровождении хазара, который показался Глузду знакомым. Наморщив лоб, он все-таки вспомнил, что этот хазар служит гану Митусу и зовут его Редедей. То, что Сорока еще при жизни князя Твердислава служил за серебро гану Горазду, Глузд знал и раньше, но то, что приказный успел продаться и гану Митусу, для него было новостью. Впрочем, удивляться было нечему. Сейчас Глузда интересовало другое – зачем Митусу понадобился колдун и почему Хабал, враг старейшин, знается с одним из самых богатых и могущественных ганов?
Сорока с Редедей ушли в Хабалов терем, Глузд же, порасспросив старожилов, выяснил, что эти двое здесь далеко не в первый раз. А урс Иллурд сказал Глузду, что Сорока служит старшему брату Великого радимичского князя Бориславу Сухорукому. Для мечника это стало откровением, но, надо полагать, еще большим откровением это могло бы стать для самоуверенного боготура Рогволда, который числит Сороку среди доверенных лиц. О чем Сорока договаривается с Хабалом, Глузд не знал, но, по его наблюдениям, в терем колдуна проследовали сначала Рада, а потом ее сердечный друг Хвет. Последнее вселило в Глузда надежду на раскрытие важной тайны.
– Давно Хабал знаком с Бориславом Сухоруким? – спросил Глузд у старика Иллурда.
– Хабал вырос в его доме, – охотно отозвался урс.
– А с ганом Митусом что его связывает?
– Ган Митус верный, хотя и тайный печальник Кибелы и желанный ближник нового бога, – пояснил Иллурд.
Глузд такому откровению старого урса даже не удивился, поскольку достаточно хорошо знал не только гана Митуса, но и его покойного отца гана Жиряту. Вряд ли Митуса привлекает радимичский стол, скорее всего, он замахнулся на каганскую булаву. И ради этой булавы он в очередной раз решил поменять веру и от бога Ягу переметнулся к богине Кибеле. Но неужели печальники этой богини настолько сильны, что готовы спорить не только с ведунами, но и с самим каганом Битюсом?