– Какой обычный ряд?! – отмахнулась Дарица. – Мы с тобой неразлучны теперь по воле богини Макоши. И это из-за ее к нам расположения приехали в городец кудесница Всемила и кудесник Сновид.
Разговор они вели наедине, укрывшись от гостей в ложнице перед выходом к торжественному пиру. Торусе после Дарицыных слов оставалось только чесать затылок и ругать себя за недомыслие. А ведь мог бы, кажется, давно сообразить, что простую женку не пустили бы на Макошино ложе. Великое таинство вершилось на том ложе, а Торуса по своей малой опытности даже этого не понял. Дивился искусству Дарицы в любви, не подозревая, что каждая ее поза – магическое действие, в котором высшими силами дозволено участвовать и боготуру Торусе.
– Макошино ложе было осквернено Листяной Колдуном, – прошептала Дарица, – и богиня в гневе отвернулась от него. А ныне твоими и моими усилиями богиня Макошь вновь благосклонно смотрит на мужей славянских. Исцеление Ратибора тому подтверждение. Сама богиня участвовала в нашей любви, и ты должен был об этом догадаться. А ныне на ложе сойдутся кудесница Всемила и боярин Драгутин, чтобы сказать окончательно и твердо – она здесь! И место сие станет священным для всех печальников славянских богов.
Слова Дарицы Торусу не только порадовали, но и ввергли в сомнение – не удалят ли после этого простого боготура из столь значительного места, передав городец более достойному лицу?
– На тебя указала сама богиня Макошь, а значит, ты ей люб, – развеяла его сомнения Дарица. – Кудесники ведь не сразу дали добро, а поставили условие – городец будет твоим, если богиня вернется к ложу.
– А если кудесница и боярин твоих слов не подтвердят?
– Подтвердят! Ибо утверждать обратное – значит идти против желания богини Макоши.
Во главе стола сидел Сновид, честь неслыханная и для боготура Торусы, и для всех собравшихся за столом. Прежде никто из мечников и помышлять не мог, что когда-нибудь сядет за один стол с кудесником Велеса. Да что там мечник, не каждый князь мог похвастаться тем, что пировал вместе с первым ближником Скотьего бога. Такое если и случалось, то крайне редко, ибо волхвы славились воздержанием в питье и еде. И уж если кудесник Сновид возглавил пир, то этому были очень веские причины. Необычным пир был еще и потому, что к столу были допущены и женщины, что прежде случалось только на свадьбах. Можно было, конечно, предположить, что запоздалую свадьбу празднуют Торуса с Дарицей, но боготур сидел всего лишь ошуюю Сновида, а Дарица была одета как замужняя женщина. Одесную Сновида сидела кудесница Всемила, на которой был наряд невесты, что многих повергало в замешательство. Правда, никто из мечников прежде кудесницу не видел, и очень могло быть, что это ее обычный наряд. Рядом с кудесницей расположился Драгутин во всем блеске боярского наряда, изукрашенного золотыми солярными знаками. И по всему выходило, что именно боярин на этой необычной свадьбе выступает в роли жениха.
Среди приглашенных к столу были не только мечники и ведуньи, но и старшины из семей смердов, причем не только славянских, но и урсских, а также купец Верига со своими приказными. Кроме ведуний за столом находились и несколько простых женщин, что еще больше подчеркивало необычность происходящего. Клыч время от времени переглядывался с соседями, Садко и Влахом, но слов никто не произносил, все боялись нарушить торжественную тишину пира. Вино, впрочем, поднесли всем. Мечникам, не говоря уже о смердах, прежде такого вина пить не доводилось. Напряжение за столом нарастало, у Клыча затекла спина. Ему хотелось есть, но он не рискнул тянуться к блюду с мясом, поскольку сидевшие во главе стола важные особы не торопились утолять голод.
Наконец кудесник Сновид сказал свое слово. Клыч впервые слушал столь значительную и вескую речь. Кудесник говорил громко, неожиданно сильным и властным голосом. От волнения Клыч понял далеко не все, но из понятого выходило, что богиня Макошь ныне на священном ложе явит свою любовь к печальникам славянских богов в лице боярина Драгутина. И на всех присутствующих за столом мужчин и женщин падет отсвет этой любви.
Клычу прежде не раз доводилось присутствовать на свадебных пирах, но они не шли ни в какое сравнение с нынешним, где в роли невесты выступала сама богиня Макошь в лице кудесницы Всемилы. От одной только мысли, что он участвует в столь важном событии, у Клыча перехватывало дух. Даже голод куда-то улетучился, хотя утолять его после слов Сновида не возбранялось. Кудесницу Всемилу Клыч мог бы рассмотреть во всех подробностях, благо сидел он от нее не слишком далеко, только почему-то не решился слишком откровенно пялить глаза. Но в любом случае возраст у кудесницы не девичий, на четвертый десяток ей перевалило, телом она дородна, осанкою величава. Что же касается боярина Драгутина, то ему Клыч не завидовал. Был даже страх за даджана, что ему не удастся угодить богине, которая, чего доброго, вздумает посчитаться за оплошность боярина если не со всеми славянскими мужами, то, во всяком случае, с собравшимися на пиру. Листянин городец уже однажды пострадал от гнева Перуна, и не исключено, что ему предстоит испытать еще и гнев Макоши. Зачем боярину Драгутину понадобилось добиваться любви богини, неизвестно, но очень может быть, что даджан здесь совершенно ни при чем и любви жаждет сама богиня. Макошь ведь спасла жизнь Ратибору, который был родовичем Драгутина, и вправе требовать ответной услуги от лучшего представителя облагодетельствованного рода.
Голоса за столом теперь были слышнее, но ни о каком свадебном веселье и речи не было. Сидевший напротив Клыча купец Верига от выпитого вина бурел, а его приказный, расположившийся одесную хозяина, бледнел. Но оба то и дело бросали взгляды в навершие стола. Клыч был уверен, что торговцев пригласили в терем не случайно, а с расчетом, что все увиденное они разнесут по хазарским землям. Надо полагать, весть о тайном браке ненавистного ганам боярина с богиней Макошью очень многим в Битюсовом стане испортит настроение.
Рожки загнусили так неожиданно, что Клыч даже вздрогнул, хотя рожечники заиграли всем известный напев, которым провожают в ложницу жениха и невесту от свадебного стола. В эту пору на обычной свадьбе начинаются пляски и шумство, чтобы весельем отогнать злых духов от ложа новобрачных. В тех плясках не возбранялось тискать женок, дабы помочь жениху в его трудах на брачном ложе. Но боярин Драгутин, похоже, в такой поддержке не нуждался. Не было ни плясок, ни женского визга. Новобрачные чинно встали из-за стола и направились в ложницу. Кудесник Сновид возглавлял шествие, хотя родовичем боярина Драгутина он не был. Похоже, старец занимал это место не по свадебному ряду, а по каким-то иным, неведомым Клычу установлениям. Сам Клыч оказался чуть ли не в первых рядах процессии, сразу же за боготурами Вузлевом и Торусой и боярином Ратибором, которые шли бок о бок с ведуньями. По всем расчетам Клыча, которому доводилась бывать в этой части терема, кудесник Сновид должен был упереться в глухую стену, но этого почему-то не произошло. Стены, к большому удивлению Клыча, не было. Судя по шепоту за спиной, удивлены были и прочие мечники и челядины.
Кудесник Сновид остановился и поднял руку. Подчиняясь этому жесту, замерли все участники шествия. В затылок Клычу тяжело дышал купец Верига, а его приказный усердно сопел ошуюю хозяина. Клычу показалось, что Веригин приказный переглядывается с Садко, но времени на расспросы не было. Ведуньи окружили кудесницу Всемилу, а боготуры и Ратибор – боярина Драгутина. Через какое-то время и женщины и мужчины отступили назад, встав рядом с кудесником Сновидом. Боярин Драгутин обнаженный стоял посреди ложницы, а кудесница Всемила куда-то исчезла. Клыч вдруг обнаружил, что пропала не только передняя стена, столь надежная на вид, но и потолок, во всяком случае, над таинственным ложем мерцали холодные звезды. Ложница была освещена только слабым лунным светим, но тем не менее всем было хорошо видно, как шагнул к ложу боярин Драгутин. Как только боярин возлег на ложе, оно засветилось странным голубоватым светом и сдвинулось в глубь ложницы, туда, где по всем приметам должна была находиться еще одна стена. Зрители то ли устали удивляться, то ли просто обмерли. Никто не издал ни звука, когда над головой боярина вспыхнул зеленоватый свет, а из этого света появилась обнаженная женщина, ступавшая по воздуху, словно по тверди. И как только приподнявшийся на ложе боярин Драгутин коснулся раскрытой ладонью ее тела, свет, исходивший от женщины, стал просто нестерпимым для глаз. А когда Клыч наконец глаза открыл, то едва вновь не зажмурил их от испуга. Ложе было не одно, их было целых пять, и на каждом из них боярин Драгутин ласкал женщину, которая была то ли богиней Макошью, то ли кудесыицей Всемилой. Слабые сердцем простолюдинки от этого зрелища впали в беспамятство, и иных уже уносили прочь Макошины стражницы, но мужи пока держались, хотя у Клыча лицо покрылось потом. Стон богини заставил Клыча вздрогнуть. Это был стон наслаждения, но сила и накал его были такими, что мечник ни на секунду не усомнился, что так упиваться любовью может только богиня. Стоявший рядом с Клычем Садко икнул от испуга. Веригин приказный всхрапнул жеребцом. Вновь вспыхнувший нестерпимый свет заставил Клыча прикрыть глаза. А когда он их открыл, то ложницы уже не обнаружил, а увидел глухую стену, взявшуюся неведомо откуда.