Ган Митус побурел от бешенства, но Ицхак выслушивать его ругательства не стал, поклонился кагану и покинул дворец. День, что ни говори, начался для Жучина неудачно: расположение кагана он не приобрел, зато нажил двух могущественных врагов, каждый из которых мог попортить много крови Ицхаку, а, объединив усилия, они и вовсе могли стереть его в порошок. Может, и не следовало Ицхаку намекать кагану на возможное предательство Митуса, но что сделано, то сделано. А Битюс и без предупреждений держит толстого гана в подозрении.
В свое время отец Митуса ган Жирята спорил за каганскую булаву, и уж конечно Битюс этого не забыл. Можно было смело предполагать, что Битюс пропустит все советы толстого гана мимо ушей. Смущало Ицхака другое: с чего это почтенный Моше взялся подпевать Митусу в столь сомнительном и кровавом деле? Ведь прежде эти двое скорее соперничали, чем дружили. Неужели старый Мошка сделал ставку на Митуса в противовес Битюсу? И сразу же возникает другой вопрос – зачем ему это понадобилось? Ведь положение Моше среди ближников Битюса одно из самых завидных, а затеваемый переворот, если он, конечно, затевался, грозил провалом и гибелью лелеемого старым купцом дела как в Хазарии, так и в Руси. Если верить слухам, то подвалы старого Моше ломились от золота. Впрочем, эти слухи исходили от людей не осведомленных в делах торговых и ростовщических, ибо по-настоящему богат тот, чьи деньги находятся в работе, а не лежат мертвым грузом в сырых подвалах. И тех, кто решил бы с дурными целями наведаться в дом старого Моше, ждало бы жестокое разочарование. Они не обнаружили бы там ничего, кроме горсти серебра.
Из Битюсова дворца Ицхак возвращался по мощенным камнем улицам, держась середины. Положение каганова ближника позволяло ему не слишком церемониться с городскими обывателями, которые хоть и поглядывали недовольно на дерзкого купца и его мечников, но поспешно освобождали дорогу. Город был населен людьми разноплеменными. Славяне составляли здесь меньшинство, а многие из городских обывателей, давно потерявшие связь со своими племенами и землями, именовали себя хазарами, хотя прав на это не имели. Город был достаточно велик, хорошо укреплен и многолюден. Обыватели хазарских городов были главной опорой кагана Битюса, но опорой слишком ненадежной, чтобы можно было на нее опереться в противоборстве с племенной и родовой старшиной. Потерявшие связь с родиной люди еще не успели стать монолитом и часто кланялись не единому Богу, а своим старым, привезенным издалека божкам. Казалось бы, прямая выгода должна была толкать этих людей в объятия новой веры, но они почему-то продолжали упорствовать в своих заблуждениях, повергая Ицхака в раздумья. Что лежит в основе этого упрямства, почему столь живуча у людей тяга к давно отжившим суевериям? А ведь среди городских обывателей было немало людей, повидавших мир во всем его размахе и великолепии.
Ехал Ицхак к старинному приятелю своего отца персу Джелалу, с которым поддерживал деловые и дружеские отношения, несмотря на косые взгляды соплеменников. Джелал был стар и мудр. Под шапкой поседевших кудрей хранились многие тайны времен ушедших и нынешних. Делился своими знаниями с окружающими старый перс неохотно, ибо тайны – это тоже капитал, но для Ицхака он должен был сделать исключение.
Джелал жил в доме, выстроенном на византийский лад, куда менее роскошном, чем Ицхаков дворец, но все-таки более пристойном, чем у Моше. Ицхака прежде удивляло, что под этими вместительными сводами нет женщин, но потом он узнал, что у персов не принято выставлять на всеобщее обозрение дочерей и жен. Сам Джелал придерживался традиционных для своего народа обычаев, но делал это не напоказ. Разумная предосторожность человека, живущего если не во враждебном, то в чужеродном окружении.
Ицхака старый перс принял дружелюбно и со славянским размахом. Недаром же говорится, с кем поведешься, от того и наберешься. А Джелал всю Русь исходил вдоль и поперек. Хозяин потчевал гостя колхидским вином, а кубки были персидские, поражавшие глаз тонкостью работы.
– На Руси тоже научились делать хорошую посуду, – сказал Джелал. – На восточных и западных торжищах славянские товары в цене.
Ицхак знал это не хуже хозяина, но разговор поддержал посетовав на то, что дороги ныне в Руси небезопасны и как бы эти настроения не вылились в большую распрю, от которой торговле будут одни убытки. Джелал сразу понял, что разговор о грядущей распре гость затеял неспроста, а потому насторожился. Сухое лицо его посмурнело, а тонкие черные брови сошлись у переносицы. Джелал был стар, но карие глаза его время пощадило, и сверкали они так же молодо, как и во времена давние.
– Ган Ачибей готовит набег на радимичскую землю, – Ицхак бросил быстрый взгляд на хозяина, – а за его спиной стоят Митус и Моше.
Это известие не стало для Джелала откровением, но он все-таки спросил:
– А что думает по этому поводу каган Битюс?
– Каган пребывает в затруднении, слишком уж опасная затея.
Джелал с готовностью кивнул головой: затея была действительно опасной, чреватой большими потрясениями как для Хазарии, так и для Руси. Конечно, война иной раз бывает прибыльней торговли, но в данном случае начальная выгода не покрывала бы долгосрочных потерь Джелала и Ицхака.
– Митус метит в каганы.
Ицхак произнес эту фразу полувопросительно-полуутвердительно и пристально посмотрел на перса, пытаясь прочесть ответ в его глазах. Джелал глаза не спрятал, а на заданный или предполагаемый вопрос ответил спокойно:
– Все может быть.
– Но зачем старому Моше рубить сук, на котором он сидит с удобствами много лет?
Ответил Джелал не сразу, хотя вряд ли этот вопрос поставил его в тупик, просто сказалась, видимо, привычка взвешивать каждое слово, прежде чем выносить его на чужой суд.
– Как ты думаешь, Ицхак, какую выгоду извлекут соседи, если на землях каганата вызреет империя, подобная Римской, что господствовала в те давние времена, когда твой народ был изгнан со своих земель?
– Противников будет много, – согласился Ицхак. – Но ведь речь пока идет всего лишь о единении старейшин совершенно разных племен.
– Единение предполагает цель, – возразил Джелал. – Самой простой и доступной разуму целью объединения является грабеж. Хазарская империя, если она возникнет на этих землях, вполне способна потрясти до основания и Запад, и Восток. Три сотни лет назад скифская конница дошла до Египта, разоряя земли на своем пути, и многие на Востоке это помнят. Запад тоже не забыл нашествия гуннов Аттилы, которых выплеснула в Европу эта земля. Хазария – это кипящий котел племен, с которого время от времени следует снимать крышку во избежание крупных неприятностей. Усиление власти кагана невыгодно многим как внутри каганата, так и за его пределами. Не исключено, что Моше действует в интересах именно этих сил.
– Есть и другая опасность, которую почему-то не видят Моше и его покровители, – возразил Ицхак. – Я имею в виду языческую Русь, спаянную одним обычаем и одной кровью. Чем тебе не языческий Рим, почтенный Джелал? Есть два способа создания государства: первый, когда одно племя покоряет и подчиняет соседние племена, и второй, когда объединяются старейшины разных племен и выстраивают отношения к общей выгоде на основе единой веры, как это происходит сейчас в каганате.