Джамшер метнулся к ближайшей стайке рвущих добычу зверей и, разогнав еле передвигающихся животных, еле сдержал подступающую к горлу тошноту – в обезображенном теле он с трудом узнал своего двоюродного брата Шендда!
– Останься там, Майке! Не ходи сюда, ладно? – попросил он и, зарычав, бросился в глубь пепелища…
Трупов было много. Практически все воины клана, судя по оружию в руках, принявшие бой. Старухи и старики. Дети до пяти лет. Враг, ворвавшийся в деревню, не щадил никого – маленькие тельца близняшек, родившихся в начале зимы, лежали рядом с их отцом, Могучим Дубом, и, точно так же, как и он, смотрели в небо остановившимся взглядом…
Бегая между домами, парень искал тех, в ком бы еще теплилась жизнь, и не находил – маленькие ранки, оставленные в телах его соплеменников, свидетельствовали о том, что их добивали. В упор. Находя даже тех, которые пытались спрятаться!
– Они забрали женщин. Человек двадцать. Тех, кому больше двенадцати зим… – бледная, как полотно, Майке, возникшая рядом, смотрела на мужа зареванными глазами и судорожно сжимала и разжимала кулачки. – И не потеряли ни одного человека…
– Угу… – скрипнул зубами Джамшер. – Наших надо похоронить… Или… – он огляделся по сторонам, мрачно поморщился и прошептал: – Сжечь… Такую яму я буду копать неделю…
Тела стаскивали в единственное оставшееся целым строение в деревне – сарай для дров, стоявший на отшибе с наветренной стороны, и, видимо, поэтому не задетый пожаром. Майке выбилась из сил уже к обеду и, сидя на земле около него, утирала слезы разодранными в кровь руками. Джамшер, перестав обращать внимание на осмелевших шакалов, с упорством сумасшедшего волочил к будущему месту упокоения найденные на пепелище тела, давно перестав взваливать их на плечи – не было сил. И поэтому не обратил внимания на посторонний шум, донесшийся с опушки…
– Сынок… Джамшер… – голос Рыжего Кабана первым услышала Майке, и, вскрикнув, бросилась к лежащему под деревьями человеку…
Отец Огненной Гривы выглядел, как оживший труп. Окровавленный, израненный с ног до головы, он с трудом оторвал голову от земли, криво улыбнулся и прошептал:
– Уходите… Не осталось никого… Их невозможно убить… Твой отец приказал забирать всех, кто остался в живых и уходить на юг…
– Они забрали женщин… Больше никого не осталось… – прошептал Джамшер… – Я и Майке…
– Значит, уходите вдвоем… Женщин у них не отбить… И не возвращайтесь, слышите? Оставь меня, дочь… Мне уже не поможешь… Я вот-вот умру… Не надо, слышишь?
Огненная Грива, глотая слезы, упрямо пыталась обмыть раны отца водой из фляги мужа, но вскоре опустила руки – их было слишком много, а бежать за водой, оставив умирающего отца, было страшно…
– Я рад, что вы живы, дети… Джамшер, слушай! Бойтесь усиков, торчащих из травы! Из них вылетает рой жалящих сталью ос, и увернуться от него невозможно… Их арбалеты стреляют слишком далеко… В полной темноте… И уйти от них невозможно… Они – в долине Серого песка… Целый зеленый город… Но по тропе не пройти – осы… Дай руку, дочь… Холодно… Уходите, слышите? – Воин вдруг уронил голову и, дернувшись, затих…
Тот, кто командовал отрядом гошшарцев, засланных на территорию Империи, был не дурак: стоило ему понять, что планы по захвату Милхина провалились, как пятитысячный отряд, атаковавший стены города, тут же разбился на мелкие группы человек по пятьдесят в каждой и рассосался в окрестных лесах.
Все попытки армии Митриха Тринадцатого дать войску Иггера Завоевателя бой оказывались бесполезными – атакующие исподтишка гошшарцы растворялись в чаще при первых же признаках опасности, а стоило милхинцам хоть немного расслабиться, тут же били исподтишка.
За неделю партизанской войны потери имперцев превысили сто двадцать человек, а у гошшарцев погибло семеро. Митрих рвал и метал. Он не мог понять, как можно воевать с врагом, «трусливо прячущимся по лесам», и сходил от этого с ума.
День на восьмой партизаны устроили первый налет на небольшую деревеньку, расположенную километрах в двадцати от столицы и сожгли ее дотла. Вырезав все ее население, включая женщин и детей. На следующий день они уничтожили еще два поселка покрупнее, объединив несколько мелких групп в одну. После этого Беата устроила мне и Вовке скандал:
– Что сидим? Чего ждем? Вы, блин, спецы хреновы! Что, не знаете, как справиться с этими уродами? Или вам плевать на то, что гибнут ни в чем не повинные люди?
– Тише, Хвостик! – попробовал было прервать ее Глаз, но не тут-то было.
– А ты вообще молчи! Видеть тебя не хочу! Как у себя дома – так герой. А за других вступиться западло?
– Беата! Уймись! Мы УЖЕ говорили с императором! Он сказал, что наша идея – полный и законченный бред! И что у них ТАК не воюют… – Отловив мечущуюся по комнате сестру, я ладонью прикрыл ей рот и слегка потряс.
– Осторожно! Голову оторвешь! – вырвавшись из моих рук, заверещала она. – И что? Это вас остановило? Давайте покажем этих хмырям, где раки зимуют!
– Хмыри – это кто? Митрих и его команда? – рассмеялся Щепкин.
– Нет! Те падлы, которые мочат людей вокруг города…
– М-да… Красуля, ты начала ботать по фене, прям как урка какая-то…
– Ща как дам… Больно… – Беата сжала кулачок и угрожающе потрясла им перед носом у мужа.
– Ща как возьму… Нежно… – облизнувшись, метнулся к ней Глаз и, заключив ее в объятия, нежно поцеловал в шею…
– Маньяк! – голос сестры сразу стал мягче, но ворчать она не перестала: – Давай выйдем из города и отловим хотя бы одну группу этих чертовых гошшарцев, а? Я уже вся извелась… Все равно делать нечего…
– В общем, мы и сами собирались, только вот проводника нам пока не выделили… – хмыкнул Эрик, с довольной ухмылкой наблюдающий, как собачатся наши штатные клоуны.
– А что молчали, гады? – чуть ли не мурлыкая от прикосновений Вовки, лениво пробормотала она. – Я тут разоряюсь, а они втихаря куда-то собираются…
– Да вот решили, что брать с собой дам небезопасно… – подлил масла в огонь Щепкин и тут же улетел в угол:
– Вы что, сдурели? Да вот этого заморыша без моего присмотра завалит первый же бешеный кролик! Как был криворуким, так криворуким и остался! Фиг вам всем! Я иду! И даже не уговаривайте!!!
Оливия сползла на пол от смеха.
– Че ржешь? Нет, чтобы поддержать подругу? – зашипела на нее Хвостик.
– Тебя поддержишь! Вон, Вовка целовал – а сейчас в нокауте… А я голову берегу…
– Вырубился? – перепугалась Беата, броси– лась к лежащему без признаков жизни мужу и, упав на колени, припала ухом к его груди: – Дышит!
– Судя по выражению лица, искусственное дыхание ему не повредит… – заметив промелькнувшую на морде Глаза ухмылку, подначил Хвостика Эрик. – Попробуй – думаю, он придет в себя гораздо быстрее…