София проявила истинно аристократическое великодушие и сказала, что полезет последней. Я уже собиралась осчастливить Петерсена своими пудами кружева, как в углу подвала раздалось какое-то скрежетание. Я уже упомянула, что в углу подвала находилась замшелая дверь, крепко-накрепко запертая снаружи. У Петерсена ключа от нее мы не нашли, хоть и обыскали его не хуже гестаповок. И вот сейчас, к нашему ужасу, кто-то открывал эту дверь ключом…
Я завопила:
— Девушки! Кто-то открывает дверь! Бегите в деревню и приведите людей на помощь!
Два раза повторять не пришлось. Наверху послышался топот, как от мелкой популяции слоноподобных, и девицы вымелись наружу. Воспользовавшись тем, что я отвлеклась, гад Петерсен свалил меня на землю. Я подумала и врезала ему промеж ног.
Петерсен взвыл и мило отключился в уголке. Дверь наконец поддалась, и в подвал влетела… графиня Маленберг собственной персоной! Видок у нее был еще тот! Она и в обычной-то жизни наповал сражала неземным гуманоидным личиком, достойным фильма ужасов по Стивену Кингу, а теперь-то!… Выпученные глаза горят, волосы стоят торчком, плоская грудь вздымается! В общем, если вы не любите Пикассо, вы вряд ли оцените всю прелесть этой картинки.
Увидев, что в темнице остались только две девушки, графиня чуть поумерила свою прыть, раскрыла рот, сделала глаза еще больше и, задыхаясь прошипела:
— Но, черт возьми, как?..
— Элементарно, Ватсон, — храбро вякнула я. — Метод дедукции и нестандартное мышление…
Графиня сменила естественный зеленый цвет лица на симпатичный красный с беленькими пятнышками и завопила:
— Ты у меня получишь, ведьма!
— Ой, ну что вы, не надо комплиментов! Лучше похвалите мой гениальный ум! Я ведь догадалась, что только вы могли организовать похищения девушек, — хотела похвастаться я, но графиня не стала слушать и заорала с надрывом:
— Взять их!!!
В дыру вломились какие-то сомнительные мужики, непонятно какой степени немытости. С ними было две бабы. Одну из них, Холодильную Установку, я узнала сразу. Такое не забывается. Вторая была помоложе, со смазливеньким личиком, испорченным нелюбовью к ближнему. Завидев хладную истерзанную тушу Петерсена в углу, она взвыла:
— Ханс! — и кинулась к нему. Я догадалась, что это была та самая жена управляющего, которую фру Йонасдоттер называла не иначе как ведьмой. Пока эта ведьма прилежно билась на груди у пострадавшего муженька, немытые мужики не терялись и, старательно пыхтя, обматывали нас с Софией веревками. (Вот интересно, почему все разбойники так не любят мыться? Может, чтобы казаться страшнее? Чтобы люди падали от одного запаха? Непонятно.)
София заревела и отдавила ногу одному из мужиков. У того аж искры из глаз посыпались. Я в это время ловко распистонила вывеску второму урке. Но силы были слишком неравны. Нас с Софией повязали под злобное хихиканье графини. Напоследок я укусила за нос одного бандюка, а София взвыла сиреной “скорой помощи”, и нас поволокли к выходу.
Поскольку София не переставала реветь, я попыталась ее успокоить;
— Ничего, я что-нибудь придумаю! Вдруг чудо случится или еще что… Видишь, сколько у нас шансов?!
София не хотела успокаиваться и, немножко передохнув, завелась с новой силой. В конце концов ей заткнули рот грязной тряпкой. Я благоразумно помалкивала, лишь изредка и как бы невзначай задевая моего несуна пятками. Опять я здорово влипла. Теперь мои надежды на спасение улетали одна за другой, издевательски помахивая крылышками. Сомневаюсь, что графиня Маленберг устроит всего лишь словесную дуэль или мило укорит меня за то, что я строила глазки ее прыткому муженьку. Ну нет! Графиня не была бы графиней, если бы:
не распилила бы меня на части тупым кухонным ножом, а голову повесила в спальне в качестве украшения;
не остригла бы налысо и не закопала в землю по самое не балуйся;
не вытянула бы мне уши на манер заячьих и устроила на меня охоту.
В общем, возможностей куча и одна приятней другой. А судя по горящим глазкам графини, она предвкушала жестокую расправу. Я немножко попуталась, потом вспомнила про свои сверхъестественные способности и приободрилась. Может, еще удастся погибнуть смертью храбрых…
Рядом наконец-то нарисовался Ула с опечаленным личиком и молитвенно сложенными ручками:
— Я что-нибудь придумаю! — залепетал он. — Ты только не волнуйся, пожалуйста! Я тебя вытащу, честное мертвецкое!
— Ну так думай быстрее! — огрызнулась я. — Иначе тебе всю жизнь придется стоять на регистрации грешников!
— Что ты там бормочешь? — завелась графиня.
— Тебя нахваливаю! — ответила я.
Графиня, по-моему, юмора не поняла и гордо отвернулась. Меж тем нас притащили на милую лесную полянку, общий пасторальный колорит которой несколько портили одиннадцать столбов с кучами хвороста у подножий. Так нас хотели сжечь! Эта чокнутая инквизиторша думает, что мы ведьмы?! Раньше я полагала, что графиня похитила девушек потому, что ее муж отдавал предпочтение именно рыжеволосым пышногрудым бабам и у графини на этой почве отскочила пара винтов в голове. Но я не думала, что она хотела всех сжечь и тем самым успокоить свою ревность. Оригинальный способ устранения соперниц, надо сказать!
Нас с Софией привязали к столбам, и графиня начала бесноваться:
— Бесстыжие девки! Вы хотели украсть моего мужа! Я знала, я видела! Королева Худа сказала мне: одиннадцать было убито, одиннадцать мне отдай и будешь владеть своим мужем! Рыжая королева Конунгхэлла должна быть повержена! Но вы, грязные распутницы, освободили их!
Ой, прямо Шекспир! Жаль, что зал не полон. Истинные театралы получили бы удовольствие. Стоп! Что она там бормочет про королеву Худа и королеву Конунгхэлла? Это же из легенды, которую рассказывал Ула! Королева Худа была невестой короля Ране, но тот изменил ей с королевой Конунгхэлла! Тогда королева Худа сожгла замок Ране, а Ране в ярости убил ее и еще десять человек. Одиннадцать девушек взамен одиннадцати убитых! Ох, как все запущено! Да любой психиатр заплясал бы от радости, услышав о такой мании. Только вот плясать ему придется, скорее всего, на моей могиле…
Графиня тем временем продолжала импровизированный “панегирик”:
— Беспутные девки! Рыжие ведьмы! Шлюхи! Грудастые уродины! Жирные распутницы!
Я решила, что мне пора вмешаться, и не осталась в долгу:
— Три мосла и кружка крови! Доска — два соска! Три метра сухостоя! Спина, спина и сразу ноги! Плоскодонка! Вобла сушеная! Замухрышка бесноватая!
— Чтоб тебе в аду гореть! — завыла графиня.
— Чтоб тебе всю жизнь “Войну и мир” ксерокопировать!
Графиня остановилась, перевела дух. В их счастливые времена Толстой еще не родился, поэтому мое пожелание было неактуально. Но графиня уразумела, что словесная перепалка со мной дело гиблое, и решила от слов перейти к делу. Отойдя в сторонку, она принялась запаливать факел. Но поскольку не графья печи топят, то эффектно зажечь с первого раза смолистое дерево у нее не вышло. Немытые бандюки бросились на помощь неудачливой инквизиторше. Тут-то активизировался мой Ула.