Трагедия произошла, когда 54-пушечная «Нарва» готовилась к очередной морской кампании и, загрузив все припасы, уже стояла на внешнем Кронштадтском рейде. 27 июня разыгралась непогода, пошел сильный дождь, в небе гремел гром и сверкали молнии. По трагическому стечению обстоятельств крюйт-камера корабля, где хранились уже погруженные запасы пороха, в этот момент оказалась открытой – туда спешно догружали последние пороховые бочки. Удар молнии пришелся как раз в открытый люк крюйт-камеры. Взрыв был страшен. Сила его, по воспоминаниям очевидцев, была столь велика, что несчастную «Нарву» буквально разорвало в клочья. В вихре всеиспепеляющего взрыва нашли свою мгновенную смерть более трехсот членов экипажа, от большинства из них потом не смогли найти даже останков. Чудом спаслись лишь пятнадцать обожженных и оглушенных матросов, которых взрывной волной отбросило далеко от гибнущего корабля.
Надо ли говорить, сколь ощутимой была эта потеря для молодого и не слишком многочисленного флота. После этого среди моряков ходило много разговоров о несчастливом названии «Нарвы». Все сразу вспомнили о нарвском разгроме русской армии в самом начале Северной войны. После «Нарвы» больше никогда корабля с таким названием в отечественном флоте не было.
Подводя итог рассказу о трагедии «Нарвы», необходимо отметить, что впоследствии руководство флота и лично Петр I сомневались в истиности причины гибели линейного корабля. Для этого были основания, ведь больше случая гибели большого боевого корабля от удара молнии не знает вся история мирового мореплавания. Так что вполне возможно, что «Нарва» и ее экипаж стали жертвой шведской диверсии или же чьей-то халатности. Узнать правду было просто не у кого, все бывшие в непосредственной близости от крюйт-камеры погибли, так что точного ответа о гибели «Нарвы» мы, скорее всего, уже никогда не узнаем.
Взрыв «Нарвы» был, увы, далеко не последней «огненной» трагедией в нашем флоте. В 1764 году в Ревель– ской гавани от огня погибли сразу два линейных корабля. Сначала из-за неосторожного обращения с порохом загорелся 66-пушечный «Святой Петр». Причем пожар начался опять же в крюйт-камере. Затем огонь перекинулся и на стоявший борт в борт с «Петром» линейный корабль «Александр Невский». Несмотря на все принимаемые меры ни один из двух кораблей спасти не удалось. Оба линкора выгорели до самого днища. Однако на этот раз основная часть обеих команд сумела спастись. Погибли только двадцать человек. Так как среди погибших был и заведующий крюйт-камерой, узнать причину возникновения пожара не удалось. Однако и без этого было ясно, что виной всему была плохая организация работ в корабельном пороховом хранилище, а значит, непосредственным виновником случившегося был сам капитан «Петра». За гибель корабля и людей ему грозила каторга. Однако, несмотря на явную вину капитана «Святого Петра» в случившемся, императрица Екатерина II его простила… по случаю Пасхи.
Тяжелый урок, к сожалению, впрок не пошел, и в 1779 году в своих гаванях сгорают еще два российских военных корабля. В Ревеле участь «Александра Невского» и «Петра» разделил линейный корабль «Всеволод». К счастью, на сей раз жертв не было. При этом причина пожара на корабле опять же осталась тайной, а потому и наказания были скорее дежурными, чем соответствующими вине каждого из должностных лиц. Фурьера, который должен был постоянно обходить пожарным караулом корабль, разжаловали в матросы, плотника, сознавшегося в том, что накануне пожара бросил на палубу свечной нагар, выпороли кошками.
Более трагические события произошли в том же году на Черном море. В Керченской гавани внезапно среди бела дня взорвался фрегат «Третий». На фрегате, как и во всех вышеупомянутых случаях, пожар начался тоже с крюйт-камеры, где в то время находилось полторы сотни бочек с артиллерийским порохом. Жертвами взрыва стали мичман Волкович и девятнадцать матросов. Виновник трагедии на этот раз был все же найден. Им оказался артиллерийский унтер-лейтенант Багреев, с которым все же обошлись на редкость снисходительно – на один год разжаловали в канониры. Примечательно, что Екатерина II, прочитав доклад о гибели черноморского фрегата, написала на докладной бумаге весьма примечательную фразу: «Подобные несчастия ни от чего иного происходят, как от неисполнения предписания и от послабления, от чего люди гибнут, а государство слабеет, ибо теряет оборону…»
Куда более серьезным было наказание командира 40-пушечного черноморского фрегата «Иоанн Богослов» капитан-лейтенанта Марина. Во время стоянки фрегата у Николаева была назначена перемывка корабельной крюйт–камеры. Перемывка крюйт-камеры – мероприятие всегда достаточно опасное, а потому согласно соответствующей статье тогдашнего корабельного устава препоручалось под личную ответственность и контроль командира корабля. Несмотря на это, капитан-лейтенант Марин покинул фрегат и уехал по каким-то личным делам в город. Во время перемывки произошло возгорание порохового хранилища, которое закончилось гибелью фрегата. Вместе с кораблем погибли и двенадцать матросов. За преступное отношение к своим непосредственным обязанностям капитан-лейтенант Марин был лишен дворянства и сослан гребцом на балтийские галеры. Вместе с ним на те же галеры был сослан и разжалованный вахтенный лейтенант, также оставивший крюйт-камеру без должного присмотра.
Однако самую большую известность в истории отечественного флота все же получила трагедия линейного корабля «Фершампенуаз». Возможно, потому, что о ней сохранилось больше всего документов; возможно, потому, что это был последний парусный линейный корабль российского флота, погибший в результате пожара. История «Фершампенуаза» не только трагична, но и поучительна.
Этот 84-пушечный линейный корабль, названный в честь одной из побед русской армии над наполеоновскими войсками во время заграничного похода 1813–1814 годов, являлся головным в серии линейных кораблей («Эмгейтен», «Гангут», «Императрица Александра» и другие). «Фершампенуаз» входил в состав Средиземноморской эскадры вице-адмирала Петра Рикорда, действовавшей у Дарданелл во время русско-турецкой войны 1828— 1829 годов. И корабль, и экипаж, и командир линкора капитан 1-го ранга Г.И. Платтер зарекомендовали себя в течение всего периода нелегкого средиземноморского похода с самой лучшей стороны. «Фершампенуаз» месяцами нес дозорную службу, перехватывал неприятельские суда, вел обстрел береговых укреплений противника. Командующий эскадрой неизменно ставил «Фершампенуаз» в пример всем остальным кораблям и часто поднимал на нем свой флаг. Именно поэтому уже после окончания войны с турками и подготовки к возвращению на Балтику Рикорд представил капитана 1-го ранга Платтера, как лучшего из командиров кораблей, к назначению на должность своего младшего флагмана с одновременным присвоением контр-адмиральского звания «за боевые отличия». Вместо Платтера новым командиром «Фершампенуаза» был назначен старший офицер корабля капитан-лейтенант Антон Барташевич, также за время похода зарекомендовавший себя грамотным и умелым офицером. Однако, принимая во внимание малоопытность Барташевича как командира линейного корабля, Платтер большую часть времени старался держать свой флаг именно на «Фершампенуазе», опекая и наставляя молодого командира. Что касается самого Барташевича, то новое назначение открывало перед ним самые прекрасные перспективы. О такой карьере мечтал каждый из офицеров Средиземноморской эскадры.