— Будь по-твоему, — говорю. — Если ты без этого не можешь, в момент организуем.
Встаю со стула, к двери направляюсь.
— Спасибо большое… — слышу за спиной его тихий, как шелест, голос.
Лечила у дверей стоит, меня дожидается. Может, и подслушивать пытался, да вряд ли что у него из этой затеи получилось. Домик-то финский, и хоть и сборный, но звукоизоляция у него не чета совковским. Тем не менее, решаю, лишние глаза и уши мне здесь ни к чему.
— Значит, так, — сообщаю лечиле тоном беспрекословным. — Жить ты с женой в этом домике не будешь.
Тут же дверь комнаты напротив отворяется, и в проём голова благоверной лечилы в рыжем парике высовывается.
Однако и вкусы у неё базарные, мимоходом отмечаю. В таком парике только ковёрным в цирке выступать.
— Как же так, Борис Макарович, — тянет благоверная слезливо, — вы ведь обещали…
Нет, видимо, не прав я был насчёт звукоизоляции. Тем хуже для них. Смотрю сквозь неё взглядом убийственным и цежу медленно, с расстановкой:
— Я своё слово держу. Машину уже подарил, одел, обул. Теперь оклад в тысячу баксов назначаю. Но жить в этом домике буду я. А вы в соседний перебирайтесь. На сборы полчаса даю.
Чуть руки она мне целовать не бросилась, но я её таким взглядом одарил, что мгновенно за дверью без ропота лишнего скрылась. Помнит, стерва, что у меня насчёт неё ещё одно обещание было.
А лечила истуканом с улыбкой цветущей передо мной застыл и любое приказание выполнить готов.
— Каждый божий день пациента своего навещать будешь и о его здоровье мне докладывать, — инструктирую его. — А на сегодня свободен.
Что на крыльях помчался лечила к супружнице своей узлы для переезда вязать — как просекаю, барахла она ещё тот ворох накупила. Олежка в аккурат всю сумму, мною выделенную, на неё потратил.
Пока они там вещички свои паковали, я управляющего «фазендой» вызвонил и в одной из комнат приказал кухню соорудить. И пятнадцати минут не прошло, как здесь кухонный гарнитур стоял, мойку подключили, электрическую плиту установили… Ну там, естественно, СВЧ-печь, кондиционер, кухонный комбайн и прочая дребедень типа ложек, вилок, половников. И два холодильника, по завязку продуктами набитые.
Короче, лечила с супружницей собраться не успели, а кухня уже была готова. Я тогда ребят, здесь орудовавших, им в помощь направил. В момент постояльцев, не особо желанных, выселили.
Походил я по кухне — шик-блеск-лепота! Пупсик будет доволен. Особенно комбайном кухонным — всё мне жаловался, что ему то миксер нужен, то соковыжималка, то ещё что, без чего он искусство своё кулинарное в полной мере проявить не может. Вот уж, действительно, шарики за ролики у парня заехали, планиды своей гениальной не просекает…
Захожу в комнату к мальцу — обрадовать столь ценным для него подарком — и вижу, что спит он на кровати в позе своей неизменной, в кулачках ампулы зажавши. А по личику пацанячьему тучки мрачные сна дикого пробегают. «Работает» пацан на меня, выкладывается…
Поцокал я сочувствующе языком и на цыпочках в коридор вернулся, где по телефону снова управителя вызвал и с десяток огнетушителей углекислотных заказал. Надо будет ещё сигнализацию противопожарную у пацана в спальне установить, а пульт к себе вынести, поскольку никому другому дело пожарогашения поручить не могу, да и не намерен.
Ночь, на удивление, прошла спокойно. Впрочем, спал я без задних ног — хоть из пушки пали, ничего бы не услышал. Но по тому, что в спальне Пупсика всего лишь две практически незаметные размытые полосы сажи на стене с трудом обнаружил, понял — особых эксцессов не было. Правда, сам малец с утра квёлым каким-то выглядел: глаза потухшие, потусторонние, и на мои вопросы невпопад отвечал. Однако накормил он меня как всегда прекрасным завтраком, сам молока попил и снова улёгся. Как просекаю, желания мои продолжать выполнять.
Тут и лечила нарисовался. Осмотрел пацана спящего, ощупал, обстукал, температуру измерил, давление.
— Не нравится мне, — говорит обеспокоено, — что он чуть ли не постоянно в коме находится. Температура повышенная, да и давление скачет… Похоже на внутренний абсцесс какой-то, кроме патологического нервного перевозбуждения. Хорошо бы на УЗИ пациента посмотреть…
Замечает он тут ампулы, в кулачках Пупсика зажатые, и пытается их вынуть. Естественно, ни фига у него не получается.
— А вот за этим уж вы извольте следить, — говорит. — Нельзя, чтобы он, в коматозное состояние впадая, в руках что-либо держал. Пораниться может, и сильно.
Усмехаюсь я про себя, но внешне на все замечания лечилы реагирую серьёзно, киваю согласно, с пониманием вроде. Впрочем, насчёт УЗИ отказываю наотрез. Мол, нечего пацана по больницам туда-сюда таскать. Надоели они ему хуже горькой редьки. Пусть отдыхает, а вот ежели действительно что-то определённое обнаружится, а не просто предположения, тогда я не только УЗИ организую, но и лучших профессоров американских на консультацию приглашу.
В общем, навешал я лечиле лапши на уши и за дверь выпроводил. А сам ещё чашечку кофе выпил, сигарету выкурил и на совещание по поводу моей инаугурации, на десять утра назначенное, собираться начал.
Надел, как подобает, пару чёрную, в которой вчера на похоронах был, правда, рубашку траурную на светлую заменил. Галстук повязываю, запонки застёгиваю — праздник как-никак, — но у самого вроде как в поджилках млосно, и на душе кошки скребут. Не по себе мне в шкуре босса, непривычно в смокинге выхаживать. Никогда на себя галстук не повязывал и запонки в манжеты не вдевал — знать не знал, как это делается, — видать, Пупсик мимоходом, по случаю, мне эти привычки буржуазные привил. Тоже мне, блюститель бонтона шизанутый! Соратнички Бонзы не по знанию этикета меня в свою среду принимать будут…
Выхожу из домика, а на крыльце меня Сашок поджидает. Как всегда с иголочки одет, побрит, одеколоном французским благоухает, улыбкой лучезарной сияет. Будто и не он два дня в запое диком в конуре своей угловой валялся.
— Доброе утро, Борис Макарович! — рапортует, словно старшина генералу на плацу, а в глазах такая собачья преданность светится, что меня передёргивает. Того и гляди, хвостом вилять начнёт, на цырлах вокруг прыгать да морду лица языком лизать.
Эх, перемудрил Пупсик, думаю. Вечно у него крайности… Это из всех других шакалов мне собак хозяйских воспитать надо, а Сашок пусть таким, как был, таким и остаётся. Лишь чуть-чуть аккуратненько подправленным — должно же быть в зверинце Бонзы хоть одно нормальное человеческое лицо, с которым поговорить можно?
Киваю я Сашку, и он меня в конференц-зал, что на третьем этаже особняка, ведёт.
Заходим. За длиннющим столом человек тридцать элиты бонзовской собралось, и все при моём появлении что шустрики вскакивают. Пока меня Сашок к торцу стола к креслу императорскому провожал, казалось мне, что до места лишь скелет мой, начисто обглоданный, доберётся, да и то частично, — настолько усердно меня глазами пожирали, вместе с мясом косточки мелкие хряская.