Ну угодил мне Сашок! Вот уж душу потешил! Свой мужик в доску, хоть и пьёт редко.
Короче, завалили мы вечером в этот самый «Мыльный Рож» всей кодлой, ложу оккупировали. Сидим в креслах плюшевых, публику рассматриваем. А публика вся в пух и прах разодета, бабы драгоценностями неподдельными сверкают — такое впечатление, что мы на них глазеть пришли, а не представление лицезреть.
Э, думаю себе, опять мне нос натянули. Когда же оркестр симфонический заиграл, я совсем потух. Ну, зверею про себя потихоньку, ежели сейчас мне балет показывать начнут, обматерю Сашка на чём свет стоит и ложу принципиально покину. Может, заодно и мсье Серьйоже морду намылю, чтоб, значит, названию варьете долбанному соответствовал.
Тут под менуэт и начали на сцену из-за кулис пары прифранчённые выплывать — что тебе народный ансамбль песни и пляски Моисеева хоровод завёл. Только мужики все во фраках, а бабы в кринолинах. Срываюсь я в сердцах с места и рот уж открываю, чтоб загнуть трёхэтажно, когда вдруг замечаю некоторое непотребство в туалете дамском. Вглядываюсь внимательней и так, с открытым ртом, назад в кресло и плюхаюсь. Чуть кондрашка меня не хватила! Это же надо такое удумать! Ну, приблизительно, как если бы ансамбль одного Моисеева с балетом другого Моисеева объединить, и всё это на сцену выплеснуть.
Не знаю, кто мне в руки бинокль театральный сунул, поскольку я глаз от сцены оторвать не мог. Так почти всё представление с биноклем и просидел. Бабы-то на сцене вроде и в платьях пышных, но вырезы на них такие бессовестные, что просто удивительно, как одежда на теле держится. У одних вырез спереди до пупа, чтоб зрителю сиськи голые, зазывно торчащие, лицезреть можно было, у других вся спина вместе с задницей открыта, а у третьих спереди ниже талии вырез, и лобки, бритые и волосатые, напоказ выставлены. В общем, у кого какой товар по высшему разряду, тот на всеобщее обозрение и предлагается. Одним словом, срамота. Но на полную катушку.
А я тоже — тюха! — канкан мне в панталонах подавай. Застыл в своём мироощущении Запада где-то на начале века, а цивилизация тем временем во-он куда шагнула!
Всё первое отделение сценкам из жизни европейской великосветской посвящено было. Представляете себе такое: на сцене дама в вечернем туалете изысканном стоит, а ей лакей бокал шампанского предлагает. Берёт она бокал жестом царственным, томным, пресыщенным, пригубливает аристократически и с той же чопорностью назад на поднос бокал ставит. И всё. Вся сценка. Но восторг в зале неимоверный, потому как во время всего этого она в вырез платья писькой голой в публику светит. Крики «Браво! Браво!» — со всех сторон, однако вот аплодисментов почему-то не слышно. Как разумею, не до того мужикам сейчас — ручки шаловливые иным делом заняты.
Второе отделение из жизни Востока было. И уже без мужиков на сцене. Я их понимаю и сочувствую: разве можно такое выдержать? Целый час на сцене с бабами эротически обнажёнными провести, мазурку с ними водить, шампанским потчевать и — ни-ни! Так и импотенцию недолго заработать. При таких «нагрузках» за вредность, как в горячем цеху, доплачивать надо.
А бабы тем временем нам то ли гарем показывали, то ли сценки из жизни гурий рая исламского. На всех бабах шапочки восточные с пёрышками, морды шарфиками прозрачными закутаны, на телах да руках цепочки и браслетики позолоченные, на ногах туфельки с мысами загнутыми да шаровары разноцветные. Правда, шаровары необычные, особенные, типа нарукавников. Снизу, как и положено, на туфли ниспадают, а вверху на резинках. И резинки эти аккурат там ноги охватывают, где у баб обычно чулки заканчиваются. И всё. Такая вот одежда.
Особый восторг у публики баба с пером страусовым в заднице вызвала. Её даже пару раз на «бис» вызывали. А мне больше баба на качелях под потолком понравилась, принцессу из себя изображающая. Диадема у неё на голове искрами звёздными блестит, по талии цепочка тонкая золотая струится, концами между ног свисая, и ничего больше. Покачивается принцесса на качелях и смотрит на публику с небес горних взглядом божественным. А фигурка у неё такая точёная, что ни взять, ни прибавить. Столяру какому высококлассному её всю жизнь своим «фуганком» строгать-строгать, стружки не снять.
— Её хочу, — говорю хрипло и пальцем тычу.
— Что? — не понимает мсье Серьйожа.
Отрываю я с трудом глаза от бинокля, к французу поворачиваюсь. Достанет он меня, в конце концов, своим непониманием.
— На вечер мне её обеспечь, — рублю тоном твёрдым, возражений не допускающим.
— Что вы… — лепечет перепугано мсье Серьйожа. — Тут так не можно… Неприлично… Телохранители у каждой… А это — сама примадонна…
— Можно подумать, — оскаливаюсь я в усмешке нехорошей, — ежели примадонна, то она и не трахается. За деньги всё прилично, — изрекаю сермяжную истину и взглядом своих сопровождающих обвожу. К Сашку не обращаюсь — он у меня для серьёзных дел, нечего его по «шестёрочным» поручениям посылать.
Смотрю на «горилл» своих, оцениваю. А они сомлели уж от зрелища такого, цвет морд от синюшного до бледного всеми цветами радуги меняется с калейдоскопической скоростью, пот ручьями льётся, будто они уже по третьему вагону дров разгружают. Не, не для наших мужиков такое. Могут и с цепи сорваться.
— Тебя как зовут? — спрашиваю сочувственно самого амбалистого «гориллу», который вроде за старшего среди них.
— Василий… — шепчет он горлом пересохшим.
Самое имячко для таких поручений, думаю.
— Вот что, Вася, — говорю, — бери мсье Серьйожу и топай в дирекцию варьете. Что хочешь там говори, любые деньги сули, но ангажируй их примадонну для меня на ночь.
А сам про себя к Пупсику за помощью обращаюсь, чтоб, значит, всё тип-топ было, да не сорвалось ненароком.
Встаёт Вася с кресла, а самого качает. Но таки справляется со здоровым инстинктом продолжения рода, грабастает к себе под мышку мсье Серьйожу и, косолапя, будто весь день в седле гарцевал, к двери из ложи направляется.
Минут через пятнадцать, аккурат представление закончилось, они возвращаются. Такое впечатление, что мордами в фойе поменялись. У Васи морда — респектабельная такая, спокойно-умиротворённая, а у мсье Серьйожи — растерянная, бледная, с глазками недоумённо бегающими.
— Получилось… — лепечет французишка пришибленно. — Кто бы мог подумать…
— За пятьдесят тысяч. Через час её прямо в замок доставят, — басит довольно Вася и горделиво на мсье Серьйожу поглядывает. Мол, знай наших!
— Так чего мы здесь расселись? — вскакиваю с места. — По коням!
Хотя сам что жеребец застоявшийся мог бы всю сотню лье до замка, нами арендованного, на одном дыхании преодолеть. Впрочем, обмирает сердце в предчувствии сладком, мне сегодня более интересные «скачки» предстоят.
У порога замка нас, как и полагается, привратник с буклями и в ливрее встретил. Передал с рук на руки так же одетому дворецкому, а тот в зал, шикарно обставленный, провёл, за стол, от жратвы ломящийся, усадил.