Укрепившись, русские войска приступили к бомбардировке Модона. Турки огрызались зло, но палили неприцельно, наудачу. За несколько дней они добились лишь одного попадания, но какого! Шальное ядро попало в груду сложенных подле пушки зарядов. Взрыв – и не стало сразу семнадцати человек, даже тел не нашли… А скоро еще несчастье – от быстрой стрельбы разорвался орудийный ствол, погубив и перекалечив до двух десятков человек. Однако артиллеристы присутствия духа не теряли – война есть война.
Непрерывная бомбардировка крепости свое дело сделала: в стенах были пробиты огромные бреши и сбито более половины неприятельских пушек.
Князь Долгорукий, прячась от солнца в двойной офицерской палатке, сочинял диспозицию на штурм, когда со сторожевых постов ему сообщили тревожную весть о приближении турецких войск. То были три тысячи отборных янычар константинопольского гарнизона. Во главе войска находился сам морейский наместник Муссин-заде – лучший из полководцев Высокой Порты.
Спустя неполный час янычарские байраки, оглашая округу воинственными криками, взошли на ближайшие холмы. Там они разделились на три отряда. – Ля-иль-алла! – неслось со всех сторон.
Положение русско-греческих войск сразу стало тяжелым. Турки одновременно атаковали лагерь и форш-тадт, прорывались к крепости. Все это случилось настолько быстро, что Долгорукий не успел ничего предпринять. Осаждающие были застигнуты врасплох. Теперь все зависело только от мужества солдат и офицеров. Сумеют ли они сдержать первый страшный натиск? Успеют ли изготовиться к бою? И они выдержали!
Солдаты и повстанцы без всяких команд строились в шеренги.
– Оправляй замки и кремни! Готовь к стрельбе! – командовали на бегу сержанты и капралы, поучая остальных. – Ежели пеший, бей в полчеловека, а коли конный наскочит, лупи евойного коня в грудь да добивай самого! Из шеренг кричали задорно: – Погоди, басурман, дай штык наточить!
Было два часа пополудни. Палило солнце. Русские артиллеристы, не растерявшись, развернули пушки и ударили картечью. Турки набегали густо, и круглые русские пули быстро находили себе жертву. Помогая артиллеристам, открыла ружейный огонь пехота, паля плутонгами, как на учениях. Оставив на камнях до сотни убитых, янычары бежали. Муссин-заде, размахивая ятаганом, носился среди бегущих, давил их конем: – Остановитесь, жалкие трусы!
Из рот и батарей Долгорукому сыпались бойкие доклады: – Потерь не имеем! – Побитых нет, лишь трое нешибко ранены! – Убиенных и пораненных не имеем!
Взяв командование в свои руки, Долгорукий послал часть войск к форштадту, где продолжался жестокий бой. Но помощь опоздала, янычары уже ворвались в предместье, захватив незаконченную постройкой мортирную батарею. Оттуда они устремились к главной осадной батарее. Главная отбивалась пушечным огнем. Оглохший от выстрелов поручик – командир батареи – ободрял своих немногочисленных солдат: – Смелого пуля боится! Заряжай веселее!
Две бешеные атаки отбили батарейцы, третью отбивать было уже некому…
Разглядевши янычарские бунчуки над бруствером мортирной батареи, Долгорукий призвал к себе кексгольмского поручика Глотова: – Умри, но турок выбей!
Наскоро собрав вокруг себя небольшую команду, тот повел ее в штыки. Шли весело. – А ну-ка поразвернись!
Поручик Глотов приказ исполнил в точности: пал, но батарею отбил. Выбив турок из шанцев, солдаты заняли круговую оборону. За старшего какой-то капрал. Обозленные неудачей, турки лезли на приступ как ошалелые… Сераскиры ободряли атакующих:
– Гяуры стойки, но, хвала Аллаху, и янычары султана не навоз,!
Кексгольмцы держались, пока оставалась сила в руках да пули в лядунках. Последние оставшиеся в живых подожгли зарядный погреб и штыками пробились к своим.
Не упустив случая, ударил по осаждающим и гарнизон крепости.
– Ваше сиятельство, модонский сераскир контрвалацию против нас производит! – доложили Долгорукому.
На пресечение вылазки гарнизона был брошен последний резерв – две сотни маниотов, которых Долгорукий берег на самый крайний случай. Горцы дрались храбро, но устоять не смогли и были рассеяны. Тогда, собрав остаток своих войск в единый кулак, Долгорукий повел их на прорыв к кораблям. – На руку, в штыки! Коли, ребята!
В арьергарде, сдерживая наседавших турок, отходили матросы. Умирая, кричали они в лицо врагам:
– Ну, басурман треклятый, коли мало штыка, дадим приклада!
За главного у них Федор Козловский. Когда-то белая, батистовая рубаха бурела от крови, лицо в саже и копоти. Глянул Козловский вперед – до моря уже рукой подать, глянул назад – янычары скопом набегают.
– Братцы-матросы! – окликнул он шедших рядом. – Поколимся штыками, отбросим басурманина!
Ему не ответили, людей шатало от усталости. Лишь остановились да поворотились лицом к неприятелю: – Ну, хто на нас, гололобые!
И ударили, да так, что отбросили турок почти на добрую милю. И – скорее из последних сил за своими. Долгорукого Козловский сыскал на берегу, тот распоряжался погрузкой раненых. Тяжело дыша от бега, поручик доложился:
– За нами боле никого! Побитых вынесли всех! Прорыв к морю дался нелегко. Особенно кровопролитной была схватка у форштадта, где, засевши в домах, янычары расстреливали на выбор прорывающихся. Обойти форштадт никак нельзя, а сзади уже напирали гвардейцы Муссин-заде…
– Выбить турецкую сволочь во что бы то ни стало!- велел Долгорукий артиллерийскому майору Внукову. – Тогда прощай, князь! – усмехнулся тот мрачно. – Прощай, майор, авось на том свете свидимся! Собрал подле себя солдат Внуков:
– На смерть пойдем, ребятушки, чтобы другие жили. Кто страх имеет – уйди от позора!
За майором пошли все. Предместье брали в рост, неторопливым шагом. Майор пал под окнами первого дома, но форштадт отбили.
Теперь перед прорывающимися было только море. Первыми шлюпками забрали раненых, а потом всех остальных. Покидая рейд, корабли дали напоследок полновесный залп.
– Еще посчитаемся, мы долгов не держим! – грозили кулаками в сторону берега солдаты и матросы.
Потери отряда Долгорукого составили двести человек убитыми и триста ранеными. Турки потеряли около двух тысяч янычар.
Всю вину за модонское поражение Алексей Орлов свалил на… греков! Об этом он сразу же известил Екатерину II. Та отвечала раздраженно: «Морейская экспедиция не соответствует своим следствиям, мужественно от вас предпринятому ея отверстию, по причине сродной грекам трусости, легкомыслия и предательства, кои особливо под Модоном толико пакости причинили».
Звезда Алексея Орлова была по-прежнему в зените. Виновники модонской неудачи были найдены.
Отныне до самых последних дней своего пребывания на Средиземном море граф будет обвинять во всех своих неудачах греческих повстанцев. Что ж, так, наверно, ему было удобней!
Тем временем, находясь с флотом в Наварине, Спиридов с утра до вечера играл учения, изматывая людей до последней возможности.