Герда проснулась, и крик еще звучал у нее в ушах, но она не была уверена, что это ее крик. Ощущение, что Сэнди рядом, было столь сильным, что она мгновение лежала неподвижно, погруженная в него. Потом села в постели. Сквозь шторы на окне было видно, что уже светает. Чувствуя тяжесть во всем теле, она откинула одеяло и спустила ноги на пол, еще не освободясь от сна. С трудом включила лампу, проковыляла к окну и отодвинула штору, чтобы взглянуть на часы. Четверть шестого. Она посмотрела на сад, на рощу за спускающейся к озеру лужайкой. Над высокими деревьями висел еще яркий месяц. Сад уже просматривался, но был бесцветен и тих, еще погружен в тающую таинственность своей ночной жизни, пока не оживлен непритязательностью дня. Герда в легкой ночной рубашке дрожала от холода. Тут она с изумлением увидела темную неподвижную фигуру, стоявшую на лужайке чуть справа и смотревшую на деревья на холме. Фигура была как черное пятно, однако Герда по смутным очертаниям и присущей осанке узнала Генри. Боясь, что он заметит ее, она быстро отступила от окна и села на кровать. Сердце сжалось от ужаса и боли. Она еще чувствовала легкое прикосновение пальцев Сэнди, старательно ведущего ее сложными фигурами танца. Она съежилась от страха, страха за себя, за стой рассудок, за свое будущее. Она думала об ужасном одиночестве старости и смерти, которые ей не с кем встретить. Горячие слезы наполнили глаза, и она, стеная, повалилась на постель.
Люций тоже не спал после одной из своих кошмарных ночей. Он решил сходить к врачу, хотя знал, что тот ничем не поможет, а только и будет думать, как бы вежливо выпроводить его. Нижние зубы лезли вверх, и, казалось, он может в любой момент проглотить их. Он вынул челюсть и, не нашарив тумбочку, бросил на пол. Сел, неудобно откинувшись на криво подоткнутые подушки, и глядел, как постепенно светает. Потом встал, подошел к окну, посмотреть, как первые холодные лучи солнца касаются красноватых верхушек леса. Он не мог стоять спокойно, а крутился и переступал с ноги на ногу, чтобы отвлечь боль, настигавшую то в одном месте, то в другом. Отшвырнул ногой челюсть под кровать. Надел очки и посмотрел на стол, за которым сидел допоздна, сочиняя.
Скажи ей: когда-то был юн и сиял, как звезда,
Я, который теперь погас…
Только я не погас, подумал Люций. Я еще способен свалять такого дурака. Зачем, к черту, он солгал Герде насчет Джона Форбса? Чтобы избежать неудобства, поступил прямо противоположно тому, что было в его собственных интересах. Чем дольше Герда будет лелеять мысль о Колетте, тем сильней она ее захватит. Почему он откровенно и решительно не предупредил ее? Хотел ли Люций, чтобы Генри женился на Колетте и счастливо жил в Лэкслиндене? Нет, конечно нет. Он хотел, чтобы Генри вернулся в Америку и оставил в покое его и Герду. Ему была противна его неспособность самому позаботиться о себе. Ему было стыдно своей тупости, низменной зависти к молодости Генри, своего нелепого одеревеневшего, раздираемого болью тела, которое никому не симпатично, своего ослабшего ума, своего возраста, своей смертности. Он с отвращением и злостью вспомнил разговор с Джоном Форбсом и содрогнулся при мысли о том, каким он увиделся Джону. Он прожил никчемную жизнь, думал Люций, и продолжает жить, отгораживаясь от реальности и от правды. Если б только можно было полностью перемениться, возродиться, сбежать. Если б только он мог бежать и бежать, вернуться к людям, назад, к подлинной, чистой, обыкновенной жизни. Он избрал себе презренную роль и не может теперь прекратить играть ее. Если б только он мог бежать! Но даже привычно думая обо всем этом, в душе он знал: нереальность — это его реальность, неправда — это его правда, он уже слишком стар, и у него нет иного выбора.
— Ты не находил кольца в комнате Сэнди? — спросила Герда.
— Кольца? Нет.
Генри, жадно поглощавший тост, появлялся на несколько минут во время завтрака.
— Ты знаешь, о каком кольце я говорю. О «Розе Маршал сонов».
— Которое ты всегда носила, то, что с рубинами и бриллиантами?
— Да. Фамильное обручальное кольцо Маршалсонов.
— А почему ты его не носишь?
— Я отдала его Сэнди. Надеялась…
— Нет, не видел его.
— Думаю, оно где-то там. Оно было в синей бархатной коробочке.
— В синей бархатной коробочке? Подожди минутку, — Генри скрылся и скоро вернулся с коробочкой, — Это она?
— Да.
— В ней пусто. Я подумал, она из-под запонок. Кольца в ней нет.
— Ну, найдешь. Оно должно быть где-то в его комнате.
— Зачем оно тебе понадобилось? Никто не собирается обручаться, насколько я знаю…
— Как тебе сказать… кольцо ценное. Рода, дорогая, кто-то пришел, не откроешь дверь? Наверное, Беллами. Косилка снова застряла в болоте.
— Нет, это Гослинг, архитектор.
— Генри, тебе не нужен архитектор, чтобы отремонтировать дома в Диммерстоуне. Риган, строитель, сам справится.
Генри вышел.
— Что-то ты примолк, — сказала Герда Люцию.
— Плохо себя чувствую.
— Я беспокоюсь о кольце.
— Генри никогда не женится на Колетте Форбс.
— Почему последнее время все так грубы со мной? Генри грубит, ты грубишь. Не можешь хотя бы постараться быть любезным?
— Нет.
— Почему?
— Плохо себя чувствую.
— Колетта…
— А, миссис Маршалсон!..
Герда подвезла Люция до приемной врача. Сейчас, делая покупки в деревне, она встретила Колетту.
Колетта была в джинсах, хвост каштановых, разного оттенка волос спрятан под ворот синего в крапинку свитера, завитки покороче трепал ледяной восточный ветер, от которого блестели и румянились ее щеки. Герда куталась в меха.
— Холодно как!
— Весна, а стужа настоящая!
— В апреле хуже, чем в феврале.
— Колетта, не зайдешь ли к нам в Холл? Генри будет очень рад.
— Ну, я…
— Пожалуйста, приходи. Приходи на чашку чая или глоток чего покрепче. Как насчет завтра?
— Я бы с удовольствием, только мне надо съездить в Лондон. Может, получится позвонить…
— Позвони. Да просто приходи без предупреждения. Мы все рады тебя видеть. Как ты очаровательно выглядишь, дорогая. Миленький свитер.
— Норвежский. А мне нравится ваша шубка. Норковая?
— Ну что ты, откуда такая роскошь. В твоем возрасте можно носить что угодно и выглядеть красавицей.
— Миссис Маршалсон, это вы красавица… не знаю, говорил ли вам кто… но вы, ну, даже сейчас… наверняка вам это говорили, когда вы были молоды…
— Это было давно. Мне надо бежать. Приходи повидать Генри, он будет так счастлив.
Когда Герда подошла к машине, Люций уже сидел и ждал ее.