— Что сказал врач?
— Ничего.
— Что он прописал?
— Ничего.
Минуту Герда вела машину молча.
— Ба, да ведь это Генри! — Она затормозила, — Подвезти домой, Генри?
— Нет, спасибо.
— Это Мерримен был с тобой? Так быстро скрылся. В последние дни он неуловим. Если пойдешь обратно пешком, встретишь Колетту Форбс. Она спрашивала о тебе.
Герда тронула машину и направилась к диммерстоунской дороге. Люций, оглянувшись через плечо, увидел, что Генри не повернул назад в деревню, а пошел дальше, раскинув руки и приплясывая. Герда, посмотрев в зеркальце заднего вида, не увидела ничего, потому что слезы застилали ей глаза. В молодости десятки, сотни поклонников восхваляли ее красоту.
— Я так рада. Уж думала, вы не придете.
— Как я мог не прийти. Ведь я обещал.
— Мне так полегчало на душе.
Генри позвонил Стефани Уайтхаус и напросился на ланч.
Последние два дня после разговора с Катоном Генри пребывал в состоянии ожесточенного возбуждения. Было чувство, что он борется с демонами, и сама эта борьба, независимо от ее возможного исхода, приносила своеобразное удовлетворение. Он был поражен реакцией Катона до такой степени, что, не отказавшись от замысла, все же позволил слегка ослабнуть своей решимости, позволил закрасться каким-то сомнениям. Он инстинктивно чувствовал, что после периода относительных колебаний сможет куда решительней вернуться к замыслу. И этот инстинкт, эта некоторая осторожность позволили ему предаться более желанному в настоящий момент: мыслям о Стефани Уайтхаус. На самом деле то и другое было нераздельно. Пока он как-то не «устроит» Стефани, он не мог — было бы неподобающе — осуществить никакой радикальный план, затрагивающий интересы матери.
После первой встречи с любовницей Сэнди Генри с интересом и чуть ли не с ликованием следил за тем, что с ним происходит. Казалось, он на короткое время позволил брату «провести» себя. Он почти не сомневался, что волен «держать» Стефани в точности так же и на тех же условиях, что Сэнди. Лежа на кровати вскоре после их невероятной первой встречи, он с вожделением представлял ее своей пленницей. Она не сбежит. Будет покорно ждать. Однако, хотя его фантазии множились и разрастались с удивительной быстротой, он в то же время пытался сопротивляться им. Как может он столь вульгарно воспринимать другого человека? Женщина любила Сэнди. Почему она должна жаловать его? Если она когда-то была проституткой, почему он предполагает, что она захочет быть его любовницей? Они были двое чужих друг другу людей, которые только что познакомились. Почему миф из прошлого должен определить их отношения? Стефани была загадкой, тайной, чем-то, что предстояло осторожно разгадывать. Даже предположим, что она, будучи зависимой от него, рабыней, пустит его к себе в постель, хочет ли он такого? Безусловно, фантазии волновали его. Но не было ли это волнение неестественным, возможно, дурным, чем-то связывавшим его с Сэнди? Хотелось ли Генри иметь рабыню, особенно сейчас, когда он задумал покончить с феодализмом в своей жизни? До чего поразительная проблема. Он поймал себя на том, что улыбается, размышляя над нею.
Конечно, Генри понимал, что должен снова увидеть ее и все в нем ждет этой встречи. И еще он понимал, что это будет не обычная деловая встреча, а часть глубокой драмы, самой метафизики его жизни. Просто «расплатиться с ней» и уйти, что, безусловно, было одним из выходов, представлялось нравственно и психологически невозможным. На нем лежала ответственность за Стефани Уайтхаус, и он должен подняться до уровня этой ответственности. Должен явиться к ней с открытым сердцем, отнестись к ней с уважением, видеть в ней самостоятельную личность, видеть в ней свободного человека. Должен избавиться от дурной предвзятости, банальной самодовольной вульгарности, которые могут привести к примитивному пониманию ситуации. Его волнение должно быть чистым, а сам он — стать скромней.
Так он чувствовал и по этой причине отложил визит к Стефани; и поэтому же, хотя не собирался упоминать о ней, отправился к Катону, держа в голове мысль о ней и план своего спасения. Теперь, поскольку было решено отложить на время этот план, он чувствовал настоятельную необходимость проверить себя. Да, это было проверкой, испытанием. И, если со Стефани все пройдет «нормально», тогда с матерью он будет чувствовать себя намного уверенней. Так он боролся с собой. Но когда наконец он поднял телефонную трубку, а потом вскоре доехал до Найтс-бриджа, поднялся на лифте и направился по желтому ковру к ее двери, сердце его бешено заколотилось и все осторожные мысли и намерения вылетели из головы.
Стефани Уайтхаус выглядела иначе, нежели в прошлый раз: моложе, привлекательней. Возможно, просто оттого, что уделила больше внимания сшей внешности. Кажется, сделала укладку. Приглаженные, более волнистые волосы аккуратно облегали голову. Своей слегка задорной миниатюрностью, широким вздернутым носом, круглыми головой, лицом и глазами она напоминала маленькую лошадку. Она была, что поразило Генри, иной, была тайной. Ярко, но тщательно накрашена: алые пухлые губы, лиловые веки, линия глаз подчеркнута карандашом. В квартире стоял приятный свежий запах.
Генри, не поздоровавшись, неуклюже, словно прокладывая себе дорогу, прошел мимо нее в гостиную.
Они стояли у красного кожаного дивана, глядя друг на друга. Потом Генри протянул руку, и она, даже не притворяясь, что отвечает на пожатие, схватила его запястье обеими руками. Сжала, стиснула. Так что пальцы Генри поймали только ее манжету. Затем они отступили на шаг друг от друга, тяжело дыша. Генри выдавил:
— Какой чудесный теплый, солнечный день, не правда ли?
— Да, похоже, весна наконец наступила.
Они смотрели друг на друга безумными глазами.
— Ничего, что я так внезапно нагрянул?
— Ну что вы… Но только я не успела ничего приготовить особенного…
— Ну и замечательно, вроде пикника…
— Да… пикника…
Сегодня она была нарядней: в черном льняном сарафане и голубой в цветочек блузке со сборчатым воротничком. Генри опустил взгляд, скользнув по тугой часто вздымающейся груди. Посмотрел на блестящие туфли на высоком каблуке. Они напомнили ему маленькие элегантные ослиные копытца.
— Не хотите снять пальто? Что-нибудь выпьете?
— Благодарю. Шерри, пожалуйста. Вижу, у вас есть.
— Да, купила… Вы оставили столько денег…
— Пожалуйста, не упоминайте о деньгах, мисс Уайт-хаус.
Он бросил пальто на пол. Она подняла его и отнесла в прихожую. Потом налила шерри и протянула ему. Ее движения казались ему нежными и смиренными, неописуемо изящными. Наверняка именно так движется гейша.
— Мистер Маршалсон, я так благодарна…
— Зовите меня просто Генри.
— С удовольствием… но тогда, пожалуйста… не могли бы и вы, пожалуйста, звать меня просто Стефани?