Он только повернул голову, как ее пробили десятки пуль «кедра».

Но Шеленгер через камеру мог увидеть то, что произошло в приемной, и попытаться принять меры защиты, чего допустить было нельзя.

Поэтому сразу же после очереди палач ворвался в кабинет банкира.

Опасения Палача не оправдались.

Шеленгер дремал, откинувшись в своем огромном и уютном кресле.

На столе перед ним лежал такой же, как и у охраны, и у Палача, «кедр», только без глушителя, рядом стояла ополовиненная бутылка какого-то экзотического вина с фужером, пепельница и пачка «Парламента» с зажигалкой «Зиппо» поверх нее.

Банкир открыл глаза, и тут же Палач выстрелил.

Но не в Шеленгера, в его пистолет-пулемет, который отлетел к окну.

Мурза спокойно приказал:

— А теперь, босс, лапы на стол, чтобы я их видел! Или мне прострелить тебе руки, тварь?

Шеленгер, с трудом отрываясь от пьяной дремы, все же понял смысл отданного Палачом приказа и положил руки на стол.

Поднял красные, мутные глаза:

— А! Это ты, Палач?

— А кто еще, по-твоему, мог навестить тебя сегодня ночью, и к чьей встрече ты так тщательно готовил свою охрану? Или ты ждешь еще кого, Шеленгер?

— Мы давно на «ты», Мурза?

— С сегодняшней ночи, босс, вот с этого самого момента!

— Хорошо, что ты еще называешь меня боссом, пусть с усмешкой, но все же! Что с моей охраной?

— А ты как думаешь?

Банкир сел поудобнее:

— Понял! Глупый вопрос, признаю. Что ты хочешь, Палач?

Баркаев пододвинул кресло стола совещаний, на котором когда-то восседал генерал Кедров, и установил его прямо напротив банкира. Сел, положив «кедр» перед собой, сказал:

— А вот сейчас, господин Шеленгер, мы с тобой обо всем и поговорим.

Держа постоянно изображение монитора, показывающего приемную в зоне внимания, Палач заговорил.

Глава 4

Шеленгер вполне пришел в себя и держался достойно, по крайней мере, ему удалось скрыть обуревавшие его эмоции.

Палач оценил такое поведение бывшего босса:

— А ты, Марк Рудольфович, молодец! Умеешь держаться, проиграв игру, прекрасно осознавая, что разговор у нас предстоит сложный.

— Послушай, Мурза, может, хватит болтать попусту?

Банкир налил себе немного вина, выпив его одним глотком, закурил.

— Говори, Палач! И давай короче?

— Вот в этом наши желания совпадают, — ответил Баркаев, — я так же, как и ты, хочу закрыть тему как можно быстрее. До рассвета мне необходимо покинуть твою гостеприимную усадьбу. Следовательно, начнем без предисловий! Зачем я пришел сюда, ты знаешь, это документы, билет, деньги, то есть все то, что было тобой обещано ранее.

Банкир переспросил:

— Деньги? — и рассмеялся. — А за что мне платить тебе деньги, Палач? Нет, то, что лежит в сейфе, ты заберешь, а вот на что ты еще претендуешь? Операция же провалена?

Палач, сощурясь, что было плохим признаком, посмотрел в глаза Шеленгера:

— Операция, говоришь, провалилась? Да, это так! Но по чьей вине это произошло? Моей, человека, выполнившего все свои обязательства? Захватившего золото, переправившего его на место перегрузки, обеспечившего эту самую перегрузку и уничтожившего за собой все следы? Или все же по твоей, Шеленгер, и твоих водителей вине? Водителей, которые не смогли уйти из леса? Я под вертолетами прошел почти шестьдесят километров и произвел передачу груза на практически открытой для противника местности, а твои идиоты оказались неспособными вывести автопоезд на трассу, пройти какую-то сотню метров пространства, лишенного растительности. Так кто виноват в провале операции?

Шеленгер курил, глядя в сторону окна.

По сути, Палач был прав, и это следовало признать! Он-то провел свой, основной, этап операции безупречно, а в лапы спецназа попали, уже имея золото на борту, его, банкира, люди!

— Что молчишь, Шеленгер? Я не слышу ответа!

— Какой ответ тебе нужен? Признание в том, что лоханулись мои люди? Хорошо, я признаю! Но что это меняет? Денег-то от этого признания мы с тобой все равно не получим!

Палач ухмыльнулся:

— Ну, уж, дорогой банкир, вот здесь ты не угадал! Я свою долю у тебя из горла вытащу! И ты мне все заплатишь!

Шеленгер затушил окурок в хрустальной пепельнице.

— Интересно, каким это образом?

— Для начала выложи из сейфа то, что должен мне за Чечню, потом разговор продолжим!

Шеленгер глубоко вздохнул, не торопясь выполнить требование визитера.

Но Палач ждать не собирался.

Два бесшумных выстрела разбили на столе банкира бутылку и фужер. Глиняные и хрустальные осколки разлетелись во все стороны. Один из них попал Шеленгеру в щеку, вызвав сильное кровотечение.

Банкир схватился за рану, вскрикнул:

— Ты что, Мурза? С ума сошел?

— Поговори еще. Документы и деньги на стол, быстро!

Шеленгер, держась за щеку, поднялся с кресла, открыл сейф, достал оттуда объемный кейс и широкий пакет. Пакет банкир бросил на сухой участок стола, кейс поставил рядом с сейфом.

Палач увидел на второй полке импортного шкафа пистолет «ПМ» и то, как банкир боролся с желанием схватить боевое оружие и расстрелять проклятого чеченца. Мурза с интересом ждал, чем окончится эта внутренняя борьба банкира.

Решится ли тот на последний, возможно, единственный в своей жизни мужской поступок, или нет?

Не решился!

Захлопнул массивную дверь сейфа, закрыв ее, бросил ключи в верхний ящик стола. Проговорил:

— Вот тебе паспорта граждан Турции, на тебя и жену, билет до Ростова, на утренний рейс, ну и пятьсот тысяч долларов в крупных купюрах, в кейсе!

— С этим понятно, за Чечню мы в расчете, теперь бы я хотел получить свою долю от акции «Богатое Наследство», как вы напыщенно назвали грабеж на дороге.

— Но…

— Заткнись! Мне плевать на то, что ты просрал деньги! Ты достаточно богат, чтобы оплатить мою долю. И ты ее оплатишь! Иначе смерть твоя будет немедленной и лютой! Ты познаешь такие муки, от которых сойдешь с ума, перед тем как получишь контрольную пулю в череп! Ты меня знаешь, Шеленгер! Так будешь платить, или мне начать лоскутами снимать с тебя, живого, шкуру?

Банкир вздрогнул, увидев безумный блеск змеиных глаз выродка, которого сам же и произвел на свет! За грехи и муки, не зря говорят люди! Шеленгер понимал, что Палач не шутит. Как помнил и то, что тот вытворял в Чечне. Кедров докладывал ему, как Баркаев проводил свои казни. Спокойно, безо всякого намека на жалость. И с ним, Шеленгером, этот безумец не будет церемониться!