А у Игоря, который резко поворачивается ко мне, взгляд вопросительный такой. И зря. Ответа у меня нет.
– Даже представить не могу, чем я ей не угодила.
– Ладно, – Панков тяжело поднимается, – пора закругляться. Меня сейчас интересует другое. Рустам, где Литовченко?
– Наверняка в Суходольске.
– И все?
– Нет. Думаю, ей помогла спрятаться Виктория Мальцева. Наверное, у нее есть в городе какая-то недвижимость, и скорее всего, Нинка сидит там.
– Ничего себе! Как спросить у жены заместителя губернатора?
– А не надо ничего спрашивать. Она сама когда-то жила в Суходольске. Тогда у нее была другая фамилия. – Рустам весело щурится. – И я знаю какая.
– Говори!
– Ее девичья фамилия – Терновая.
Круг замкнулся. Вот блин! Я так и знала, что всплывет еще какая-нибудь гадость.
– Просыпайся, завтрак готов!
Солнце уже высоко, но моя комната на тенистой стороне, так что можно бы поспать еще. Но бабушка уже принесла мне кружку прохладного компота, а я люблю с утра выпить чего-то такого.
– Не хочется вставать…
– Лентяйка! Поднимайся быстренько, пеструшка стынет. И причеши косы. Ишь, растрепа!
На столике у кровати стоит небольшой букетик – наверное, дедушка для меня насобирал с утра.
– Видала, парень тебе цветов принес. Пойдем, а то и он голодный сидит, тебя дожидается.
Бабушка гладит меня по голове и уходит, а я поспешно выпиваю кисловатый компот. То, что случилось ночью… я не знаю, как к этому относиться. Косы расплелись, теперь расчесать их будет сложно.
Вчерашний день вспоминается какими-то обрывками. Болото, бункер, трупы, кровь, туман… Дед Мирон, на дорожке – следы от деревянного протеза, карта… Сладкая тьма, стук сердца…
Ой, пятна на простыне! Ее надо спрятать. В стирку бросить нельзя. Я спускаюсь вниз, открываю комод и достаю такую же, потом тихонько возвращаюсь к себе. Хорошо, что простыни все одинаковые.
– Ань, я зайду?
– Заходи.
Игорь уже давно проснулся – ноги в росе. Значит, ходил с дедушкой за травой для кроликов.
– Что ты делаешь?
– Да вот… Надо спрятать, пока смогу постирать.
Он бросает взгляд на простыню, затем на меня и улыбается. Мы смотрим друг на друга.
– Давай, я в свою сумку положу, в ней твоя бабушка не найдет.
Игорь уходит, а я быстро переодеваюсь, спускаюсь вниз.
– Сейчас умоюсь, и будем завтракать.
Вода в бочке еще не согрелась. Но я люблю утреннюю воду – тяжелая, наполненная ночью, звездами, она приятно холодит руки и лицо. Такая вода только здесь, в Телехове, в этой бочке, а в городе мертвая. Легкая и скучная.
Пеструшка еще горячая, помидоры, порезанные вперемешку с луком, пускают сок в миске, и я чувствую, что голодна.
– Так мы с дедом на свадьбу, а вы тут кушайте и ведите себя хорошо.
На второй день свадебный поезд с переодетыми в цыган гостями едет мыть бочку, в которой месили тесто. При этом купают тещу и свекровь, под общий хохот достается и мужской половине. Это уже праздник для старших, молодежь сходится под вечер.
Мы быстро съедаем завтрак и, не сговариваясь, лезем на чердак. Там Игорь спрятал рюкзаки – наши и трофейные. На чердаке пахнет пылью, кукурузой и старыми книжками. А еще, несмотря на то, что Игорь прикрыл бочку брезентом, ощущается чужой запах.
– Доставай.
– Да сейчас… Тяжелые, а бочка глубокая… Вот, держи…
– Подожди, расстелю брезент.
– Я помогу…
На чердаке сарая жарко, мы взмокли и запылились.
– Давай просто вытряхнем все и разберем.
– Нет, Ань. Мы же не знаем, что там. Надо аккуратно разрезать, эти рюкзаки нам все равно не пригодятся.
Игорь достает нож и делает надрез. Брезент противно скрипит, но сопротивление бесполезно – ведь лезвия точил дед Мирон, так что нет такого брезента, который оно не разрезало бы. Ну, вот, почти все.
Первым попался рюкзак старого диверсанта. Несколько рубашек, штаны, белье – это все неинтересно и будет уничтожено вместе с рюкзаком. Блокнот в коричневом кожаном переплете – о нем говорил Круглов, а потому я оставлю его себе. Карандаши, карта района – без отметок. Термос с чаем, нож – отличная сталь, удобная ручка. Сгодится. В карманах рюкзака леска и крючки, компас в футляре и небольшой бинокль. Тоже оставим себе. Пара банок тушенки и блестящая металлическая коробочка с зеркальцем на крышке, в которой лежат помазок и безопасная бритва, почему-то страшно тяжелая. Наверное, зеркало утяжеляет… Но не настолько же! Я поддеваю стекло ножом, оно отходит, а за ним, прикрепленные липкой лентой, желтеют круглые диски, похожие на монеты.
– Золотые червонцы! – Игорь мигом отдирает ленту и пересчитывает их. – Шестнадцать штук. Ань, ты хоть знаешь, сколько они стоят?
– Нет.
– И я не знаю. Но точно тебе говорю: их тут хватит, чтобы купить кооперативную квартиру и хорошую машину. Даже еще и останется.
– Не может быть!
– Точно тебе говорю! Мой отец знал в этом толк, дед коллекционировал антиквариат, и прадед тоже. Так что считай, что мы уже богаты!
А у меня дома из золотых вещей только обручальные кольца родителей и мамины сережки, одни-единственные. И мои родители, наверное, никогда не слыхали ни о каких червонцах и антиквариате. У Игоря все было по-другому, просто я не слишком обращала внимание. Но если вспомнить… Тетя Лиза ведь не работала, а украшения у нее были красивые и разные.
– Тут как раз по восемь штук на нос. Держи, твоя доля. – Игорь высыпал передо мной золотые монеты. – Спрячь, потом решим, что с ними делать.
– Но…
– Ань, все по-честному. Любовь любовью, а дела делами. Потом разберемся.
Как-то меня его слова удивили, что ли. Любовь… А разве у нас любовь? Не знаю. Ладно, монеты я заберу. И уже знаю, как сделать, чтобы никто их не нашел, а особенно вездесущий ябеда Леха.
– Давай сюда рюкзак майора, – командует Игорь.
Эту ткань разрезать легче. Внутри ничего интересного – кое-какая одежда, консервы, котелок, сухой спирт, бритва и зеркальце, кусок земляничного мыла, баночка вазелина, складной нож, коробка с леденцами, компас. А еще красивая деревянная шкатулка с иголками, нитками и пуговицами. Я высыпаю их – стенки внутри отполированы до блеска. И вроде что-то шуршит. Но где?
– Тут, наверное, двойное дно…
Игорь рассматривает ларчик.
– Смотри, вот здесь потертое место.
Нажав на центр цветка, мы с изумлением видим, как поднялось, щелкнув, дно шкатулки. В глубине лежат какие-то бумаги, а под ними – пачка странных денег.