«Что за хрень?» — Егор слегка оторопел от такого поворота событий, смотрел то на Чурсина, то на его «гвардейца», то на Ритку, что держалась за стенку, — и всем было на него наплевать. И тут то ли сердечный ритм в норму пришел, то ли кровь перестала в ушах биться, и Егор услышал странные хрипы, бульканье, звон и тихий смех. Рискнул, отвлекся на мгновение, повернул голову, глянул за спину, развернулся обратно и… снова посмотрел назад. Верх идиотизма — оставлять за спиной двух вооруженных бандитов, это ж смертный грех, последний в жизни и непростительный, но ничего с собой поделать не смог. Смотрел и не сразу сообразил, что это вообще, кто сидит за столом, выгнувшись, как эпилептик в припадке, раскинув руки и задрав голову на спинку кресла. Показалось сначала, что влетела в кабинет огромная черно-серая птица, уселась в кресло и распахнула крылья, задрав к потолку блестящий клюв, и никак не угнездится на стуле, прыгает на нем, возится и то ли воркует, то ли кудахчет. А за креслом стоит Олег, скалится радостно, гладит птицу по голове, а Игорь между тем куда-то подевался.
Наваждение было столь сильно, что Егор глянул зачем-то на Чурсина, тот ответил насквозь обалдевшим взглядом, вытянул шею и отвернулся вдруг так резко, что налетел на помиравшую у стены Ритку. Обернулся еще раз и сам зажал ладонями рот и даже глаза прикрыл, выдохнул что-то матерно и снова уставился на кресло.
И тут до Егора дошло — не птица это, откуда бы ей тут взяться, сами посудите, когда все закрыто, и Игорь никуда не уходил, как сидел, так и сидит на своем месте, смотрит на «гостей» одним глазом, а из второго торчит длинный узкий осколок стекла из разбитой выстрелом дверцы. А за спиной Игоря стоит Олег, и ни на кого не смотрит, улыбается так, что дрожь пробирает, и с силой, черт знает откуда в этом дохляке взявшейся, перекручивает на шее Игоря «ожерелье», заворачивает толстую, с палец толщиной «якорную» цепь так, что даже отсюда видно посиневшее лицо главврача и обрывки тонких цепочек, что треснули, не выдержав, и болтаются жутковатыми блестящими отростками. И цепочка в крови, и шея, и лицо Игоря — видимо, Олег зажал тому ладонью рот, прежде чем стекло в глаз воткнуть, и сам руки порезал, но, не чувствуя боли, пережал Игорю горло и держал, пока тот не задохнулся.
«Не зря он все за шею себя хватал, на Игоря показывал, на врага, что его сюда упек… Склонность к немотивированной агрессии…» — Егор не мог оторвать взгляд от озверевшего безумца, не мог крикнуть тому, чтобы проваливал, не мог сделать и шага в его сторону, не мог шелохнуться. Пистолет повело в руке, она поехала вниз, и Егор снова поймал на себе взгляд Лерика.
— Ах ты сука, — еле ворочая языком, проблеял тот, — паскудина, дебилоид. Ты… что? Что сделал, тварь… Да я… — прикусил губу чуть ли не до крови, сплюнул на пол и выдрал из кобуры небольшой пистолет.
— Стоять! — рявкнул Егор, рывком поднял браунинг, и тут в кабинете выключили свет. Но тьма была непонятная, с искрами и всполохами, они плясали перед глазами, и каждая вспышка была сильнее предыдущей. Прошло порядочно времени, прежде чем Егор сообразил — это последний из гвардии Чурсина боец, придя в себя, огрел оппонента по голове, вырубил чем-то тяжелым с первого удара и теперь добивает, чтобы обездвижить, стреножить и уж после потолковать, или как хозяин прикажет…
Духота, мрак, боль не давали вздохнуть, крикнуть, мешали сопротивляться. Егор бил куда-то наугад и в ответ получал, так что каждый новый всполох был сильнее предыдущего. Навалилась на грудь тяжесть, сдавила, в висок точно лошадь копытом заехала, закачался только-только обозначившийся из темноты потолок, круглые светильники на нем поползли навстречу друг другу, завоняло бензином и табаком и грохнуло так, что Егор моментально оглох. И еще раз, и еще, потом Риткин крик, жуткий, длинный, и Егору показалось, что это орет кликуша — довелось как-то видеть этот ужас, давно, но вопль тот до сих пор помнится, и сейчас очень похоже, Ритка орет, — как та больная, — то басом, то дискантом, от мата уши закладывает. Зато тяжесть с груди свалилась, дышать стало легче, но уши до сих пор резал утробный вой. «Ей бы аминазина сейчас — двигательную активность малость снизить или что он там снижает и угнетает…» — Егор заворочался на полу, кое-как оторвался от него, помотал головой, огляделся, пользуясь затишьем.
Вроде без изменений, Ритка с Лериком обжимаются в углу, Олега не видно, из-за кресла торчат ноги первого выбывшего из строя бандита, а второй… Валяется рядом, лежит на животе и дрожит, точно от холода, возит по полу руками, пальцы скрючены, волосы размазывают по полу кровь. А в светлой обивке дивана появились две дырки с обугленными краями, дерево вместе с кадкой валяется на полу, и за ветвями сидит Вика, сидит, поджав колени, и держит обеими руками пистолет, целится в Лерика. Хотя целится — громко сказано, просто держит ствол перед собой на вытянутых руках, пистолет водит туда-сюда, вверх-вниз, тонкий палец лежит на спусковом крючке, давит на него, тянет на себя… Один труп у нее уже есть, валяется на боку с простреленной башкой — надо же, и рука не дрогнула, хотя пуля, как известно, дура, но тут прилетела точно в цель, и сейчас, того гляди, рядом образуется второй, а там, как говорится, Бог любит троицу… Егор присмотрелся — так и есть, тот, что выбыл из игры первым, давно не дышал, и кобура у него на поясе под задранной к голове курткой была пустая.
— Курва! — Чурсин в обнимку с Риткой метнулся вдоль стены, налетел на стул, уронил его, перепрыгнул не глядя, а вот Ритка замешкалась. Зацепилась за перевернутые ножки, сама едва на пол не загремела, повисла у любовника на руках и уже не орала, а то ли стонала, то ли плакала, пыталась вырваться, но Чурсин не отпускал ее, прикрываясь от пуль. Егор поднялся, перешагнул убитого, потянулся к Вике, а та глянула неожиданно зло, отползла подальше вдоль стены и выстрелила еще раз, даже не зажмурилась, точно всю жизнь тем и занималась, что палила по движущейся мишени. Промазала, разумеется, высадила еще две пули в стену над головой Лерика, Ритка в полуобморочном состоянии волочилась за Чурсиным, а тот, багровый от бешенства, держал ее за шубу одной рукой, второй сжимал пистолет.
Вика нажала на спуск раз, другой, но кроме жестких щелчков ничего не последовало, обойма давно опустела, зато у Чурсина с патронами был полный порядок. Егор едва успел убраться с линии огня, грохнулся на пол, проехался животом по густой темной луже и попутно впечатал кресло в стенку, загораживая Вику от обстрела. Та вскрикнула, с грохотом выронила бесполезный пистолет, Егор перекатился и оказался у стола.
Сладкая парочка столкнула мертвого Игоря с кресла, тот неловко завалился на бок, скатился на пол, что-то разбилось с нежным хрустом, Ритка завыла, как волчица в капкане, и неожиданно сильно рванулась из рук любовника. Чурсин едва успел ее удержать, дернул к себе, как в страстном танго, та с разворота налетела животом на ствол пистолета, и тут грохнуло еще раз. Но уже тихо, даже камерно и почти незаметно, если сравнивать с тем, какая канонада здесь отгремела недавно. А ничего еще не закончилось, Ритка оседала на пол, Чурсин продолжал держать ее, смотрел то на женщину, то на пистолет, разжал пальцы, и Ритка свалилась рядом с Игорем. Чурсин толкнул кресло, обогнул убитых, ринулся к дивану, Егор кинулся наперерез, и они едва не столкнулись лбами.