Рядом с «Маздой» разворачивалась только что подлетевшая темная иномарка, снесла кормой полсугроба и кое-как уместилась на пятачке. Все дверцы распахнулись одновременно, из машины выскочили четверо, застыли на мгновение и дружно задрали головы на окна здания. Три мужика и одна баба в длинной шубе, орет так, что отголоски долетают сквозь тройной стеклопакет, ветер треплет спутанную гриву, женщине неудобно стоять на каблуках, ноги разъезжаются на льду, и она цепляется за руку того, что стоит рядом. Ростом на полголовы примерно ее выше, широкоплечий, без шапки, он стряхивает Ритку с себя и уверенно топает к крыльцу, следом торопятся еще два бандерлога вроде того, что остался у мотеля. Ритка ковыляет позади, бежит к дверям, и четверка скрывается из виду под козырьком крыльца. Ну, вот, и кавалерия из-за холмов подоспела, ее-то главврач и ждал так трепетно и терпеливо и дождался.
— Ну, вот и все, — спокойно произнес оказавшийся рядом Игорь, отошел от окна и плюхнулся в свое кресло, — теперь точно все, Чалов. Будь здоров.
Егор встал в простенке между шкафами, осмотрелся еще раз, убедился — отсюда им не выйти. Вход-выход в здании один, лестница тоже, да и ему одному до нее уже не добежать, не успеет, а этих двоих на себе тащить — вообще не вариант. Егор скинул куртку, бросил ее на стул и привалился к стене, к теплым трубам, что уходили под потолок. Положил руки за спину, коснулся пистолетной рукояти и глянул вправо-влево: Игорь развалился в кресле, засунув руки в карманы куртки, смотрит на дверь и улыбается еле заметно. Олег так и лежит, но уже на спине, смотрит в потолок и водит руками, точно пишет что-то или рисует, Вика скорчилась в кресле, дрожит, сжав зубы, и двигается странно, как в замедленной съемке, смотреть страшно и неприятно одновременно, вздрагивает всем телом и поворачивает голову к двери. Смотрит туда, потом, медленно развернувшись, на Егора и зажмуривается с перекошенным гримасой боли и отвращения лицом, словно пытается отвернуться от громкого крика.
Дверь распахнулась, точно в нее ударили тараном, в кабинет ввалилась Ритка, пролетела чуть ли не до половины и кое-как затормозила на скользком полу. Растрепанная, со смазанной косметикой, в грязной шубе — ну королева помойки, глаз не оторвать, — осмотрелась ошалело, попятилась, пропуская остальных. И заткнулась, наконец, вернее сбавила обороты, не переставая крыть и Егора, и муженька-рогоносца, и Вику, что прищурилась, разглядывая Ритку, и на мгновение перестала дрожать. Узнала не узнала — непонятно, да и Ритку быстро задвинули к двери, та скакала у стенки за спинами трех мужиков, пыталась командовать, но на нее никто не обращал внимания.
Двоих Егор опознал моментально, хоть и свидеться довелось только однажды и в почти что интимной обстановке — при скудном освещении и в тесном помещении, но контакт, помнится, был плотный, плотнее некуда. Обоих он собственноручно спустил с лестницы, как и их коллегу, оставшегося на помойке. Выглядели оба простецки, неприметно и скучно, в толпе запросто мимо пройдешь, глазу не за что зацепиться — не толстые, не худые, среднего роста, одеты неброско, и рожи незамысловатые, безразлично-сытые, обычные, в общем. Тем и похожи друг на друга, как не очень близкие родственники, а из тех, что называют «седьмая вода на десятом киселе», но сходство просматривается, десять отличий ни за что не найти, но парочку, хорошо, приглядевшись, запросто.
Тот, что справа, этакий Джеймс Бонд, стоит чуть прищурившись, оценивая соперника навскидку, прикидывая, что можно от него ждать и чем ответить в случае чего. Он и сложением поплотнее, и ростом пониже коллеги, опытнее и увереннее, готовый к любому обороту событий. Второй же, ясноглазый и поджарый, как молодая гончая, юноша ест оппонента взглядом, таращит карие глаза и только и ждет команды «фас», аж напрягся весь, хоть держит пока руки в карманах и косится на старшего. Чурсин Валерка, он же Лерик, он же старый друг Ритки, он же папаша ее уродца — скромно стоял в сторонке с таким видом, будто случайно здесь оказался, заглянул на огонек — и надо же, какая встреча…
Ну, тут есть на что посмотреть, дядя, что называется, породистый: высокий, блондинистый, рожа круглая, глаза голубые, волосы присутствуют, но уже явно не в тех количествах, что были тут лет десять назад. Плотный, но не жирный, спокойный, смотрит как-то с ленцой и чуть насмешливо, перекатывается с пятки на носок, брезгливо поглядывает на примолкшего Олега и с интересом — на Вику. А той все до одного места, сидит себе, нахохлившись, глядит в пол, и непонятно издалека — то ли спит, то ли вот прямо сейчас и вырубится, а вы тут сами, без меня разбирайтесь, благо Ритка заткнулась, никто не орет над ухом, и слава богу…
Помнил Егор этого Чурсина, мельком, но помнил, по школе еще, и слыл тот преизрядным паскудником: уже в те годы, головная боль учителей, завуча и директора, всех, кроме родителей. Пакостей за ним водилось немало, и не мелких, детских, а осмысленных, хорошо продуманных и грамотно исполненных. И тогда красавцем был, девки на него пачками вешались, таким и остался, облез, правда, но умеренно, в глаза не шибко бросается. Красавец-то красавец, а вот с наследственностью беда, полный швах, если уж вещи своими именами называть.
Чурсин отмахнулся от зудевшей ему в ухо Ритки, буркнул что-то вроде «отвали» или «заткнись», и этого хватило. Егор моментально опознал этот голос, насмешливый, спокойный, наглый голос твари, что так долго оставалась безнаказанной. Чурсин глянул на Егора, осмотрел с ног до головы, осклабился и предложил:
— Поговорим?
Все, теперь последние сомнения отпали: «Вася» собственной персоной, вот и свидеться довелось. Это он по телефону Вику стращал и болотом и прочими приятностями, и своего, считай, добился. А ту точно в прорубь с головой окунули, сидит, трясется, аж зубы стучат, и не двигается, смотрит в одну точку. Егор глаза от нее отвел, посмотрел на Чурсина и ухмыльнулся в ответ, засунул руки в карманы джинсов.
— О чем с тобой говорить, убогий, что ты можешь? Только уродов клепать, сколько их у тебя всего — две штуки, три, четыре? Или один, ошибка природы? И кто ты после этого?
Чурсина аж перекосило, улыбочка самоликвидировалась, рожа пошла складками, губы дрогнули, за ними показались белоснежные (надо думать, керамические, неприлично дорогие) клыки, и Егору показалось, что Лерик сейчас залает. Но нет, сдержался, так и стоял со сползшей набок физиономией, его псы напряглись, «сканировали» Егора взглядом и ждали отмашки. Чурсин непроизвольно подался назад, подобрался, как перед прыжком, Егор отклеился от теплой батареи, вынул руки из карманов и едва успел перехватить метнувшуюся к нему Ритку.
— Сволочь! — орала она так, что закладывало уши, — скотина, мразь! Сам ты урод, даун и урод! Скотина!
Ритка билась в руках, как бешеная лиса, плевалась, шипела, хлестала волосами по лицу, Егор едва мог удержать ее. Справился кое-как, перехватил за локти, развернул и толкнул навстречу подавшемуся из-за стола Игорю. Ритка налетела на него с размаха, впечатала в стол так, что муженек плюхнулся на столешницу и попытался обнять благоверную:
— Тихо, тихо, не слушай его, — бормотал Игорь, прижимая Ритку к себе, — он врет, он все врет, у нас все будет хорошо…