— Я бы попил, — произнес Антонов преувеличенно хриплым голосом.
Он уже знал, что делать дальше. И потребление прохладительных напитков было одним из необходимых условий, от которых зависел успех его замысла.
— Вас попоят, — пообещала Темногорская, — но не сейчас. Я же сказала, что меня будет отвлекать мелькание перед глазами. Туда-сюда, туда-сюда. — Она повела перед лицом растопыренной пятерней. — Уж лучше немного помучайтесь от жажды.
— И это вы называете лучшим местом в зрительном зале?
Темногорская надавила кнопку на крышке стола. Когда в комнату заглянул Лось, она распорядилась дать пленнику пару глотков воды, не больше. Свою порцию получила и Павлина. Обух, которому принесли банку «Пепси», присосался к ней, кривя рот набок. Хлебая свой напиток, он поглядывал на пленников с вызовом, как ребенок, испытывающий чувство превосходства перед смертником. Парень был настолько туп, что, будь воля Антонова, остаток своей никчемной жизни он провел бы в обезьяннике.
Темногорская хотела выглядеть уверенной и величественной, но в ее тоне, позе и движениях проскальзывала плохо сдерживаемая нервозность. Заметив, что Антонов снова обводит взглядом помещение, она визгливо рассмеялась:
— Напрасно вы ищете способ сбежать, Константин. Отсюда нет выхода.
— Три двери и ни одного выхода? — удивился Антонов.
Темногорская ткнула указательным пальцем:
— За одной из них находятся Игнат и его напарник. За другой уборная. Там, — она кивнула, — щитовая и электрогенератор. Считайте, что мы отправились в автономное плавание. — Издав очередной смешок, она гнусаво пропела: — В желтой субмарине мы живем, вместе мы живем, вместе мы живем… Слыхали?
— Нет, — буркнул Антонов.
Пение толстухи на фоне оркестровки Шуберта звучало отвратительно. Переносить его было почти так же трудно, как высокочастотные завывания в наушниках.
Темногорская посмотрела на часы и принялась нервно разминать суставы пальцев, которые потрескивали, как сухие сучья.
— У нас есть немного времени, — произнесла она. — Хотите, я расскажу вам, как вас казнят?
Антонов довольно естественно зевнул.
— Это лишнее, — сказал он. — Я не любопытен.
— Хорошо держитесь, — похвалила Темногорская. — Интересно, получится ли у вас зевать, когда у вас на глазах освежуют вашу молоденькую сучку и начнут есть ее печень, пока она будет умолять, чтобы ее поскорее прикончили.
Это было произнесено самым светским тоном и не походило на истерику, однако Антонову стало окончательно ясно, что он имеет дело со спятившей психопаткой, от которой неизвестно чего ждать. Ему вдруг пришло в голову, что если Темногорской не понравится, как пойдут переговоры, то она может довести начатое до конца, то есть не дать смертникам команду «отбой». При ее презрении к остальному человечеству это возможно. Будет сидеть, облизывая перепачканные шоколадом пальцы, и следить по Интернету за апокалипсисом в средней полосе России. В режиме онлайн. Считая себя ровней всемогущему Господу.
— Это обязательно? — тихо спросил Антонов.
— Обязательно. — Темногорская не просто кивнула, а качнулась всем корпусом вперед. — Слишком долго эта тварь сидела на моей шее и пила мою кровь.
— Что я тебе сделала, Белла? — с отчаянием выкрикнула Павлина, дергаясь так, что ножки ее стула постукивали по полу.
Антонов отвел глаза, чтобы не видеть, как ужас превращает ее из красавицы в некрасивое и жалкое создание.
— Уже одного того, что ты завела шашни за моей спиной, достаточно, чтобы сварить тебя в кипятке! — прошипела Темногорская. — Ты думала, это тебе так сойдет? Не-ет, дорогая моя, не выйдет! — Она погрозила толстым, как сосиска, пальцем. — Не выйдет!
Павлина заплакала, не стыдясь ни своих гримас, ни слез, ни соплей, потекших из носа. Она сломалась, и не удивительно. Было бы удивительно, если бы эта наивная, добрая, милая девушка не испугалась прозвучавших угроз. И Темногорской это нравилось. Она с удовольствием наблюдала за терзаниями сводной сестры.
Антонов молча смотрел на Белладонну и понимал, что у него появился новый стимул не подохнуть раньше времени. Ну не может он допустить, чтобы этот мыслящий бурдюк с жиром пережил его, не может! Это было бы противно всем его правилам, принципам и убеждениям. Поэтому он не произнес ни одного из тех слов, которые так и просились ему на язык. Только дурак станет дразнить параноика, дорвавшегося до ядерной кнопки… параноика с пресловутым револьвером тридцать восьмого калибра на поясе.
— Заткнись, шлюха! — прикрикнула Темногорская, после чего уставилась на Антонова. — Что, — спросила она, — пропало желание ерничать?
— Пропало, — ответил подполковник, и это было чистой правдой.
— Тогда больше не сердите меня, Константин, — произнесла Темногорская почти томным голосом. — Иначе придется аннулировать выданный вам билет.
— На тот свет, — брякнул Обух и слегка втянул голову в плечи, опасаясь гнева хозяйки.
Она даже не взглянула на него. Встала, взяла беспроводные наушники, подошла к Антонову и надела их на него.
— Вы должны это не только видеть, но и слышать, — сказала она, возвращаясь на место. — Час пробил. Занавес поднимается.
На часах было без двух минут двенадцать.
* * *
Службы безопасности российских АЭС стараются не допустить, чтобы кто-то фотографировал или снимал на видео вверенные им объекты. Однако никаких секретных сооружений и коммуникаций снаружи не видно. Зеленые газоны, редко посаженные деревья, аккуратные трубы в красную и белую полоску, каскады прилегающих друг к другу плоских крыш. И, конечно, много водной глади поблизости. Это все. Человек несведущий примет атомную электростанцию за обычный завод и не усмотрит там ничего интересного.
Реакторы размещены в специальных зданиях и представляют собой цилиндрические сосуды высотой с четырехэтажный дом. Они утоплены в пол и накрыты яркими, чаще всего оранжевыми крышками. Внутри их находится тонн 30–50 ядерного топлива, нагревающего воду, которая потом подается в машинный зал, где пар крутит турбины, а турбины вращают генераторы.
Люди, работающие на станциях, привыкают к близости реакторов и перестают бояться радиации, которая, кстати говоря, внутри всегда меньше, чем снаружи. Это достигается благодаря сотням герметических дверей с флуоресцентными наклейками, призывающими: «НЕ СТОЙ. ПРОХОДИ БЫСТРО!»
На Калининской АЭС такие наклейки были ядовито-зелеными и контрастировали с бело-синим интерьером. В 11.45 по таким бело-синим коридорам второго энергоблока деловито прошагали четыре человека — трое мужчин и одна женщина, — которые на протяжении долгих месяцев делали вид, что не знакомы друг с другом.
Все четверо — медсестра, электрик, пожарный и охранник — были одеты в белые халаты и такие же белые шапочки. Все четверо должны были сменяться ровно в полдень, а заступили на смену в полночь, проверившись на счетчиках излучения и переодевшись в стерильно чистую одежду и белье. В кармане у каждого хранился обязательный дозиметр, а в руках они несли одинаковые сумки. Всем им было лет по тридцать, хотя средний возраст работников Калининской АЭС близился к пятидесяти пяти. Они проработали здесь достаточно долго, чтобы хорошо зарекомендовать себя и получать неплохую зарплату — от тридцати до сорока тысяч рублей в месяц. И еще одна деталь была общей для этих четверых: все они были черноволосыми, темноглазыми и носили фамилии, заканчивающиеся на «каев», «заев», «саев» или — в случае с женщиной — «баева». В свое время начальник отдела кадров получил от каждого из них взятку в размере трехсот долларов и не слишком усердно копался в анкетных данных новичков. Они ведь не иностранцами какими-нибудь являлись, а гражданами одной большой матушки-России, в которой не зазорно быть ни татарином, ни казахом, ни чеченцем.