— Расскажи мне, как китайцев замочил, — нетерпеливо потребовал следователь.
— Я… руку ему сломал… нечаянно… по дури… — еле слышно проговорил Тарасов.
— Кому?!
— Кольке Ситникову… И не рассказал никому… и Колька не рассказал…
— Что ты лепишь, мразь?! Какому Кольке?!
— В четвертом классе… год одна тысяча девятьсот восемьдесят третий…
Глист отшатнулся и с размаху ударил Тарасова согнутыми ладонями по ушам. В голове будто кто-то взорвал бомбу.
— «Идет война народная… священная война…» — хрипло выдавил Артем, и стол, мерцающий монитор, озабоченно-злое лицо фээсбэшника — все потонуло в багровом тумане…
— Ты дозу правильную ввел, а?! — накинулся глист на доктора. — Почему он отъехал?!
Фээсбэшник, кажется, готов был надавать эскулапу по физиономии.
— Парадоксальная реакция, — тыкая фонендоскопом в ребра бессознательного Тарасова, проговорил доктор. — Откуда ж я, мать его, знал, что он, гад, тренированный…
Глист вдруг успокоился:
— С нетренированными менты работают — как ты не понял еще… Подымай его как хочешь. Через час он мне нужен разговорчивый и теплый. Я должен все задокументировать, пока военные не спохватились…
— Через час никак, — эскулап звенел ампулами в своем ящике. — К завтрашнему утру только, не раньше… И сыворотку ему вводить во второй раз я бы не советовал…
Генерал Ларичев развил бурную деятельность: за утро он посетил Моссовет, администрацию президента и Генштаб. Ему казалось, что внутренности служебного «Мерседеса» раскалились, несмотря на климат-контроль. Звонили сразу оба мобильных телефона — личный и служебный, — гнусно попискивала «кремлевская» трубка, укрытая в обшивке салона. Как всегда бывало в трудные для Ларичева дни, у супруги появились неотложные дела, о которых она хотела срочно поговорить, и генерал не без мстительного чувства дал отбой.
Сейчас он ехал в стан врага — на Лубянку. По выражению физиономии водителя Ларичев видел, что маршрут тому не по душе: возвращаясь после бесед с чекистами, генерал бывал зол как черт. Вот и сегодня, едва «Мерседес» въехал на Старую площадь, шеф насупился, глубже натянул на лоб высокую фуражку и распрямил плечи.
Жалко выглядит Лубянская площадь без крестного папаши Феликса, и никакие цветочки не заменят железного чекиста…
Ларичев отметился на входе и заторопился к лифту. Старый сослуживец ждал его уже пятнадцать минут. Чертовы дорожные пробки… С отрешенным видом он шел по коридору, а мимо него скользили похожие на бескостных рыб сотрудники Лубянки, и пятились, как раки, потные, с ошалелыми глазами гражданские — журналисты или другая мелкая сволочь. Здесь, в мутном аквариуме российского зазеркалья.
Шедший навстречу полковник с танками в петлицах козырнул Ларичеву, и тот, механически ответив на приветствие, начал приходить в себя. Здесь его ждет друг, который посоветует, поможет, ведь он — этот самый друг — пришел в ФСБ из войск, а не из школы КГБ… Посоветует, хотя и не виделись лет пять.
Знакомая дверь кабинета. Референт, взвившийся навстречу.
— Михаил Федорович ждет вас, товарищ генерал, — без лишних эмоций и без подобострастия проговорил он. Молодец, Мишка: правильно своих офицеров воспитывает…
Хозяин кабинета встал из-за стола, приветствуя старого приятеля. В цивильном костюме он выглядел солиднее, чем в камуфляже — именно в камуфляжном полушубке Ларичев видел его год назад в Ханкале… Генерал пожал теплую руку чиновника и сел к столу, вынул из кармана сигареты. Михаил Федорович любезно сдвинул на угол стола кипу бумаг и водрузил на лакированную поверхность серебристую пепельницу.
Генерал ненавидел вступительные реплики, но хозяин кабинета с понятливостью, свойственной людям его профессии, обошелся без них.
— Сказывай, боевой товарищ! — произнес он вместо пустых слов дружбы.
— Меня попросили… — осторожно начал Ларичев и тут же спохватился: — Миша, у тебя здесь разговоры пишутся?
— Вроде нет, — честно ответил чиновник. — У нас своих писать начинают, если коррупцию на шею навесить хотят, а в основном чужих слушают… Ну так?
— У меня офицер пропал, — негромко сказал Ларичев.
Михаил Федорович воззрился на гостя с удивлением:
— И часто у тебя такое случается?
— Это у тебя случается, — отрезал генерал. — А у меня офицер пропал.
— Думаешь, он у нас в разработке? — осведомился хозяин кабинета и снял трубку внутренней связи. — Эй, Пыхалов, посмотри-ка по нашей базе… Как фамилия?.. Майор Тарасов! Жду!
Не успел Михаил Федорович положить трубку, как телефон зазуммерил.
— Ну?.. Есть такой?! И что?! Данные обрабатываются?! Черт! Спасибо, Пыхалов…
Ларичев вопросительно взглянул на приятеля.
— Данные обрабатываются, — отозвался тот. — А это значит, что ни черта я тебе не отвечу.
— А когда обработаются эти самые данные? — с надеждой спросил генерал.
— В том-то и дело, что не знаю! — раздраженно сказал Михаил Федорович. — Фокус в том, что, пока они обрабатываются, узнать ничего нельзя.
— А если ускорить процесс — твоей властью, так сказать?
— Невозможно! Особая группа информацией занимается. Мы их «верхним этажом» называем. Информацию спускают дозированно и только после того, как получат «добро» с самого верха…
— Даже тебе?
— И мне тоже. Я ведь не руковожу всей ФСБ — я второй зам по спецоперациям.
Ларичев, испытывая досаду, откинулся в кресле:
— Твою мать, Миша, ну и жизнь настала!
Чиновник кивнул и предложил:
— Объясни в двух словах суть дела. Может, посоветую чего…
Рассказ генерала, опустившего подробности и смазавшего собственную роль в организации известных событий, занял пять неполных минут. Хозяин кабинета слушал внимательно и только временами кивал.
— Ты не понял, что ли, до сих пор, а, генерал?! — поморщился чиновник. — С тобой в игру ведь сыграли! И со мной сыграют, если сунусь. Только разница в том, что я про правила этой игры кое-что слыхал, а ты — нет. Словом, не понимаешь ты, в чью пользу сыграл… Вторая чеченская в чью пользу закончилась, знаешь?
— В нашу, понятно…
— Да нет, друг: пользы пока никакой нет, потому что вторая чеченская еще не закончилась…
— Не понимаю! — покачал головой Ларичев.
— Что не понимаешь?
— На кого вы тут работаете, не понимаю… и как…
Михаил Федорович пожал плечами:
— Вопрос риторический… Если скажу — на мировое правительство, не поверишь ведь?
— Не поверю…
— Вот видишь…