— Плохо. Рак распространился на лимфатические узлы. Врачи говорят: он долго не проживет.
Слезы покатились по щекам Шепа.
— Понятно. Я возвращаюсь домой.
— Папа сказал, чтобы ты не приезжал. Он не шутит. Если покинешь команду сейчас, ты загубишь свою карьеру.
— Меня это не волнует, — сказал Патрик.
— А его волнует! Когда он приходит в себя, то только о тебе и говорит. Как там Шеп? Он играл сегодня? И как он играл?
Патрик оглядел коридор, удостоверяясь, что его никто не подслушивает.
— Если честно, то тут полный отстой. В команде низшей лиги полно восемнадцатилетних доминиканцев, которые и двух слов по-английски связать не могут. В основном — полные отморозки. Такое чувство, что они только вчера приплыли к нам со своего задрипанного острова. Честно говоря, мне ужасно одиноко. Я скучаю по тебе и нашей дочурке.
— Мы скоро увидимся, — успокоила его любимая. — Как соревнование?
— Хреново. У некоторых парней стероиды лезут из ушей.
— Даже не думай об этом!
— А если это мой единственный шанс пробиться в высшую лигу?
— Патрик!
— Детка! Я — никому не известный новичок из университетской команды Ратджерса. Мне платят каких-то полторы штуки баксов. Пару иголок, и я клянусь, что смогу добавить по крайней мере еще четыре мили в час к своей быстрой подаче.
— Никаких стероидов. Обещай мне, дорогой.
— Ладно. Я обещаю, — сдался Патрик.
— Когда твоя следующая игра?
— В среду вечером.
— Помни, чему учил тебя папа. Не бросай мяч до тех пор, пока мысленно не проследишь траекторию его полета. После первой неудачи бэттера не улыбайся, никак не проявляй свои эмоции. Будь Человеком-льдом. Шеп! Ты меня слышишь?
— Извини… Я не могу мыслить ясно, зная, какая беда случилась с твоим папой… не видя тебя и нашу девочку… Мне кажется, что в сердце у меня словно образовалась дыра…
— Перестань, Шеп. Не скули. Не строй из себя жертву несправедливого мира.
— Он не просто мой тренер, твой папа заменил мне отца.
— Ты попрощался с ним три недели назад. Мы все знали, к чему идет дело. Мы его уже оплакали. Если ты хочешь воздать моему отцу по заслугам, докажи, что он не зря провел жизнь, обучая тебя хитростям бейсбола. И не забудь: я не выйду за тебя замуж до тех пор, пока ты не пробьешься в высшую лигу.
— О'кей, крутая девчонка!
— Ты думаешь, я шучу?
— Мы родные души. Ты не сможешь бросить меня просто так.
— Договор есть договор, — упорствовала любимая. — Если ты бросишь сейчас команду или начнешь колоться стероидами, я тотчас же заберу дочь и уеду.
— Зачем ты так со мной?
— Потому что папа слишком болен и не может лично наставить тебя на путь истинный. Потому что в день, когда ты узнал о моей беременности, мы выработали план действий. Ты должен добиться успеха, Шеп. Не отступай теперь. Мы на тебя надеемся.
Патрик Шеперд, борясь с удушьем, приподнялся в кровати. По лбу и спине градом катился пот. Пребывая на грани истерики, мужчина пытался понять, где он находится.
— Должно быть, вам приснился плохой сон?
Вздрогнув от неожиданности, Патрик обернулся.
Старик сидел, откинувшись на спинку стула, и пристально смотрел на ветерана. Длинная грива седых волос, стянутая на затылке, спускалась вниз «конским хвостом», длина которого достигала добрых шести дюймов. Загорелый лоб. Усы. Аккуратно подстриженная борода обрамляла челюсть, опускаясь до адамова яблока. Голубые глаза за стеклами очков бордового цвета светились добротой и любознательностью. На старике были потрепанные голубые джинсы и коричневые треккинговые ботинки. Серый шерстяной свитер грубой вязки поверх черной футболки обтягивал маленькое брюшко. Внешне незнакомец походил на гитариста и вокалиста группы «Благодарный мертвец» («The Grateful Dead») Джерри Гарсия, если бы, конечно, тот дожил до семидесяти лет.
— Кто вы? Что вы делаете в моей палате? — спросил Патрик у незнакомца.
— Ваш друг прислал меня поговорить с вами. Кажется, вам нужна помощь. Кстати, кто такая Триш?
— Триш? — переспросил ветеран.
— Вы выкрикивали ее имя.
— Вам послышалось. Я мог выкрикивать имя Беатрисы. Она… была моей женой. Вас прислал де Борн? Вы психиатр?
Старик улыбнулся.
— Что, моя внешность не отвечает вашим чаяниям? — поинтересовался он.
— Вы похожи скорее на человека, сбежавшего из шестидесятых, чем на психиатра.
— А как, по-вашему, должен выглядеть психиатр?
— Не знаю. Более… мозговитым.
— К сожалению, я такой, какой есть. Вы считаете, мне стоит сбрить бороду?
— Старина, — ответил Патрик, — меня не волнует, как вы выглядите. Просто я хочу, чтобы между нами не было недосказанности. Де Борн мне не приятель. Просто он хочет использовать меня в новой рекламной кампании, направленной на привлечение добровольцев в армию. Сразу заявляю: я не собираюсь в этом участвовать.
— Хорошо, — ответил старик.
— Хорошо? И все? — удивился Патрик.
— Ну… Мы, конечно, можем вас немного помучить, но я всегда был сторонником свободы воли.
— Де Борн вам не заплатит, если я не приму его предложение.
— Давайте не будем беспокоиться о реакции де Борна. Все, что вы мне скажете, останется между нами. Таковы правила.
— Не все так просто, — сказал Патрик. — Он может сделать так, чтобы я не увиделся со своей семьей.
Шеп соскользнул с кровати и правой рукой стащил с себя пропитанную потом футболку. С протезом он пока осторожничал.
— Он что, помешал вам увидеться с семьей? — спросил старик.
— Ну… пока нет…
— Тогда почему вы с ними не увидитесь?
— Ну… раньше я считал, что не готов.
— А сейчас готовы?
— Да, — ответил Патрик.
— Хорошо. Вы давно их не видели?
— Очень давно. Лет одиннадцать… Я точно не помню…
— Тогда зачем вообще встречаться с ними? Зачем бередить старые раны?
Психиатр взял со стола книгу Данте «Божественная комедия» в кожаном переплете и небрежно пролистал загнутые то тут, то там страницы.
— Старые раны… Они — моя семья. Я недавно узнал, что они сейчас живут здесь… на Манхэттене…
— Вам не кажется, что вы сами отдалились от своей семьи? Одиннадцать лет, как-никак, огромный срок. Как ваш психиатр, я бы сказал: настало время принимать решения…