Доказательства.
Ему нужны доказательства.
Гортанные звуки чужой речи, похожей на скрежет изношенного механизма, рвались из горла, отдаваясь болью в голосовых связках, не приспособленных для модуляции фонем чуждого языка.
Он отчаянно боялся ошибиться.
— Общее информационное поле, — медленно выдавливал из себя Лозин. — Ты обладаешь памятью предков?
Это был тот миг, когда Чужой вздрогнул всем телом.
— Да, — односложно ответил он.
— Я репликант. Твои предки зашифровали в мой геном память о прошлых событиях. Это верно?
— Да. — Ксеноморф ответил на заданный вопрос, не колеблясь. Он знал ответ.
— Твоя память сохранила сознание Дрога?
— Я не могу помнить частностей, человек. Только главное.
— Главное — «Тандем».
— Да.
Андрей скосил глаза.
Курт Зигель по-прежнему лежал, не приходя в сознание. Его шея раздулась от воздействия токсина.
— Почему на нас воздействует токсин?
— Я не понимаю вопрос.
— В крови людей живут микромашины. Раньше они успешно нивелировали воздействие органических соединений вашей биосферы, в том числе и токсинов. — Это знание пришло к Андрею вместе с воспоминаниями отца.
— Мы изменили формулу, — признался ксенобианин.
— Ты должен спасти его, — взгляд Лозина красноречиво указал на раненого товарища. — Тогда мы сможем говорить дальше. Нейтрализуй токсин. Ты в состоянии это сделать?
— Да. Но я не могу двигаться.
— Сейчас.
Андрею стоило неимоверного усилия воли, чтобы переключить свой рассудок с общения на чуждом языке к нормальному восприятию реальности.
— Доминик, — хрипло выдавил он. — Командир…
Ван Хеллен услышал страшный надрыв в голосе Лозина и, окончательно подчинившись возникшей ситуации, опустил нож, присев на корточки подле кресла.
— Андрей? Что с тобой происходит? — спросил он.
— Есть способ… — Лозин мучительно подбирал слова. — Способ выйти отсюда без боя…
— Не он ли обеспечит нам проход? — недоверчиво кивнул в сторону ксенобианина Ван Хеллен.
— Он.
— Нельзя верить врагу.
— Он разумная особь. С ним можно договориться.
— Ты, наверное, бредишь.
— Нет, командир. Помнишь, когда мы остановились в бункере Чужих, ты сказал: «Если существует что-то, способное дать нам шанс на выживание, я использую это».
— Помню.
— Ксенобианин может нейтрализовать токсин. Посмотри на Курта. Ему не выжить. Автодок бессилен.
— Ты всерьез предлагаешь развязать эту тварь?
— Доминик, я знаю — для нас он Чужой. Но он разумен и хочет жить. Ты слышал, как мы общались.
— Я не понял ни слова, хотя немного знаю их язык.
— Курт умирает. Дай ему шанс. Только Чужой может выработать антитоксин. Этим он докажет, что способен на сотрудничество.
— Ты что-то недоговариваешь Андрей.
— Я сам едва понимаю, что случилось. Все не так, Доминик. Наша жизнь… — Он не смог подобрать нужные слова, чтобы завершить невысказанную мысль.
— Ты что-то узнал? — Попытался помочь ему Ван Хеллен, покосившись на контрольные мониторы компьютерного терминала.
Поведение командира можно было понять. Измученный ранением, он с обреченной решимостью ждал, когда автоматика откроет аварийные переборки. Он не строил иллюзий, понимая: они совершили главное — дали людям еще один год передышки, и все, что оставалось теперь, — это умереть с честью. Имея на руках двух тяжело раненных бойцов, им ни за что не пробиться через заслоны ксенобиан, даже не покинуть здание компьютерного центра, который наверняка окружен Чужими.
В этой ситуации рассудок командира не мог не искать выхода, пусть даже тот попахивал безумием. Не ведая о генетической памяти репликантов, внезапно пробудившейся в сознании Андрея, Доминик видел ситуацию гораздо проще: Лозин использовал свое знание «низшего» языка Чужих, чтобы договориться с ксеноморфом. Такая трактовка ситуации еще укладывалась в логику…
— Дай ему шанс… — повторил Андрей, невольно подтверждая выводы командира. — Пусть Чужой поможет Курту. Возможно, это перевернет наш мир…
Ван Хеллен давно не испытывал такой двойственности. Он чувствовал, что не в состоянии принять взвешенное решение, — с одной стороны, вроде бы шанс, с другой — сплошной блеф, — ксенобиане не люди, их психология устроена совершенно иначе, они запросто жертвуют собой ради муравейника, но, вновь взглянув в глаза Андрея, он прочел в них не безумную надежду и даже не мольбу — там таилось нечто неподвластное разуму…
Он на секунду задумался, а потом махнул рукой.
— Скажи ему, пусть действует, но я буду стоять сзади. Если Курт умрет, я порву эту тварь на куски…
* * *
Операция по введению антитоксина выглядела отвратительно.
Ван Хеллен с трудом сдерживал себя, глядя, как жвала ксеноморфа выделяют зеленоватую жидкость, которой тот смачивал коготь указательного пальца, используя его как скальпель. Теперь опухоль на шее Зигеля рассекали неглубокие надрезы, но Чужой не прекращал выделять мутную субстанцию.
Доминика понемногу начинало трясти. Оказывается, существовали вещи, которые не мог выдержать его взгляд.
Андрей словно чувствовал его состояние.
Говорить. С ним нужно говорить.
— Командир, ты можешь рассказать, как мы появились на свет? — спросил Андрей, с трудом вставая с кресла. Пошатнувшись от слабости, он едва не упал, ухватившись рукой за высокий подголовник.
— Это нужно спрашивать у Астафьева, — ответил Ван Хеллен. — Он разгадал предназначение некоторых систем медицинского модуля.
— Как он учился? По книгам?
— Не знаю. Ник потерял ногу в смежном секторе. Два месяца провел в госпитале, наедине с компьютерами. Потом я встретил его во время холодных месяцев, когда Чужие постоянно атаковали наш сектор, пытаясь окончательно разделаться с людьми.
— И что произошло?
— Ник спас нас. Он нашел схемы, — где были обозначены аварийные переборки. Они каким-то образом связаны с автономной системой жизнеобеспечения жилых отсеков, но, чтобы привести механизмы в действие, пришлось взорвать три тоннельных перехода, спровоцировав декомпрессию.
Все верно. Автоматические системы работают по сей день.
Мир — это космический корабль. Колониальный транспорт «Тандем».
Откуда у Николая Сергеевича взялись знания, позволившие оперировать автоматическими системами? — Этот вопрос возник в голове Андрея и уже не исчезал, принимая внезапную остроту, — ведь именно Астафьев запустил процессы репликации. На фоне общей деградации знаний, мистического страха людей перед машинами его действия выглядели слишком логичными, правильными. Словно он тоже знал истину, не решаясь поделиться ею с остальными.