Язык германских интервентов Леонид пытался учить в «концентраке», пока за проволокой скучал. Успел не слишком много, поэтому насчет «zwei Clown» по смыслу догадался. А что «nicht helfen», так это точно. Это только в американской фильме один коубой против толпы индейцев с «кольтом-миротворцем» выходит.
Леонид поднял воротник куртки, вжал голову в плечи, закрыл глаза.
Темно, темно, темно…
* * *
Пришли не на рассвете – в самую глухую ночь. Скрежет ключа в замке, дверной скрип, резкий свет из коридора:
– П-а-адьем! На выход, без вещей. Быстро, быстро!..
Первым шагнул за порог седой. Леонид чуть помешкал, с силой провел ладонью по лицу. Неужели все?
– Пошевеливайся!
В коридоре сразу же за локти взяли, умело и цепко.
– Пошел!
Куда ведут, Леонид смотреть не стал. Только когда ступени под ноги прыгнули, принялся считать пролеты. После третьего понял – в подвал. Вдохнул воздух, понюхал стылую сырость. С тем и успокоился, Страшит и сил лишает неизвестность, когда же все ясно, об ином подумать можно. Только о чем? О «неблагодарном отечестве», как в старых книгах писалось? Теперь отечество у них новое, и законы в нем простые. «Умри ты сегодня, а я завтра». Suum quique.
Каждому – свое!
«Эх, яблочко, да вкусу нового. В морг подарочки везут от Фартового!»
Подошвы скользнули по влажной ступеньке, ткнулись о твердый пол. Перед глазами тьма, только вдали что-то желтым огнем светится.
– Пошел! Пошел, говорю!
Толчок в спину, чтобы направление не спутать. Стало быть, к свету. К Тому ли, к Этому, иной вопрос. По бокам громко сопели конвоиры. Леонид прикинул, что вырваться и уйти в темноту не так, чтобы совсем невозможно. Только куда бежать? Там, в другом конце, тоже стенка.
– Сто-о-ой!
Пришли? Неубитое любопытство заставило оглянуться. Первым, что он увидел, были фанерные щиты вдоль стен. Слева, справа, впереди – большой буквой «П». Фонари под потолком, толстые черные змеи-провода… Посреди всего этого «покоя» – десяток молодых парней в темно-синих «богатырках» и серых шинелях. Зеленые петлицы, зеленые «разговоры», винтовки с примкнутыми штыками, желтая кожа поясов…
Лиц не разглядел – только белые пятна, словно во сне.
Все было ясно, но Леонид не удержался, вновь глянул. Главный тут кто? Никак этот длинный, без винтовки, зато с портупеей? Ну-ка, выскажись, служивый. Как там полагается? «Руководствуясь революционной законностью…»
Длинный будто услышал. Неторопливо шагнул вперед, кивнул конвоирам. Те отошли в сторону, в черную тень. Руки стали наконец-то свободы, и Леонид облегченно вздохнул. Поискал взглядом седого. Где вы, Александр Александрович? Слева? Нет, справа, возле ближнего фонаря.
Начальник стал как раз посередине, расставил ноги пошире, словно циркуль проглотил, дернул головой:
– А теперь, суки, одежку скидывай! Всю, с исподним. Быстр-р-ро!..
Рявкнул и снова голову повернул, будто надеялся эхо услышать.
– Александр Александрович, не вздумайте! – откликнулся эхо. – Нет у них такого приказа, это они властью себя тешат.
Начальник замер, ушам своим не веря, затем медленно принялся открывать рот…
– А за «суку» они ответят. Сегодня нам у стенки стоять, завтра кому-то другому.
Рука уже сжимала рукоять «бульдога». Вот и пригодился подарок. Давайте, служивые, проявите прыть! Ох, и пойдут легенды по хазам да малинам, о том, как умирал Фартовый! И товарищи-чекисты самого первого призыва одобрят. И Жора Лафар на своих французских небесах.
– Да что вы себе позволяете!.. – начал было длинный, но словно почувствовал что-то. Умолк.
Немного подумал, ближе подошел.
– Пантёлкин, не нарушайте порядок. Вы не правы, я действую согласно инструкции. А насчет «суки»… Сейчас у нас так принято. Впрочем, персонально перед вами готов извиниться.
Леонид пожал плечами. Принято… Ну и традиции в этой Столице!
– А щиты – против рикошета? Мы матрацами обходились. Ладно, к какой стенке прислоняться?
Скидывать куртку так и не стал. Колотун в подвале, еще подумают, будто он от страха дрожит.
«Ели яблочко, потом оставили. Повязали деловых, в «Кресты» отправили!»
Вот и стенка, и фанерный щит перед ней. Леонид стал слева, седой археолог справа. Пальто Артоболевский все-таки снял и даже расстегнул ворот рубахи. Между тем расстрельщики уже строились, не слишком толково, сбиваясь с ноги. Длинный покрикивал, подгонял…
– Вы гневаетесь, – негромко проговорил археолог, – думаете о пустом, о лишнем. Не годится так, Леонид Семенович. Миг смерти не менее важен, чем миг рождения.
Леонид отпустил горячую рукоять бесполезного револьвера, вынул руку из кармана.
– А чего делать? Я, Александр Александрович, даже в Бога не верю. Мне и молиться нельзя.
– Можно! Повторяйте за мной. Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит. На месте злачне, тамо всели мя, на воде покойне воспита мя…
Спорить Леонид не стал. И вправду, верующим легче. 22-й Псалом – в прославление Бога за особенное хранение. «Господь – Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться: Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим…»
Особенное хранение… Что и говорить, самое время.
– Душу мою, обрати, настави мя на стези правды, имене ради Своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла…
– Внимание! – рявкнул голос длинного. – Зачитываю приговор…
– Яко Ты со мною еси, жезл Твой и палица Твоя, та мя утешиста, – неожиданно для самого себя выговорил Леонид. – Уготовал еси предо мною трапезу сопротив стужающым мне, умастил еси елеом главу мою, и чаша Твоя упоявающи мя, яко державна…
Краешком сознания он понимал, что даже если в нарушение всех природных законов Господь существует, никакой милости ему, чекисту с декабря 1917-го, никто в мире Ином не окажет. А он не станет жаловаться, и просить не станет. Не из гордости, а потому, что каждый получает свое, и это совершенно правильно. По вору и мука!
– Заряжа-а-ай! Целься!..
– И милость Твоя поженет мя вся дни живота моего, и еже вселити ми ся в дом Господень, в долготу дний.
А еще вспомнился дом на Кирочной и люди, им погубленные. Что за тайну прятал эмигрант? Может, из-за чемоданчика с розетками-разъемами он и решил вернуться, даже рискуя жизнью? Обидно все же выходит. В руках держал, а секрет так и не открылся. Видать, не достоин.
– Аминь! – шепнули губы.
Совсем рядом что-то громко треснуло, хлопнуло, ударило тугим воздухом в уши, толкнуло спиной на влажную фанеру. Леониду в первый миг подумалось, что взорвались лампы. Но почему тогда светло?