Брошенный или выпущенный из охотничьего арбалета тем, кто продвигался к нему по лестничной площадке. Рассел медленно упал на колени, его глаза были выпучены, рот раскрыт, он пытался сглотнуть, но не мог: кха… кха… кха…
В лестничном проеме появился черный вампир из Хитроу. Завораживающе спокойное длинное лицо, полное невероятного терпения и знания своего дела. В левой руке он держал только что разряженный охотничий арбалет. Правой тащил тело Криса, держа его за хребет, который вытащил через ребра. Помимо зловония вампира, я различил еще едкий запах дерьма из разорванного человеческого желудка.
В голове пронеслись две мысли. Во-первых, в живых остался только Уэз внизу. Во-вторых, между мной и вампиром была какая-то дюжина шагов.
Из библиотеки вела еще одна дверь, в спальню, а оттуда другая — на нижний этаж. Вопрос (возникший секунды за две, пока вампир бросил труп Криса, склонился к Расселу и аккуратно взял череп парня обеими руками) был в том, в какую дверь бежать.
Человек выходит на дорогу, поворачивает голову, видит, что его сейчас собьет грузовик, и время будто застывает. В этот момент мозг невероятно быстро пытается найти выход, придумать, как убраться с дороги. Но даже невероятно быстрый мозг недостаточно быстр. Он только успел придумать траекторию и — БАМ! Спокойной ночи.
Так же и здесь. Я был лишь в начале раздумий, когда вампир ловким рывком свернул Расселу шею, повернулся и бросился на меня.
Я понял, что лечу прямо по воздуху. Это было что-то. Время остановилось, я краем глаза мог видеть тлеющий «Кэмел» в пепельнице из оникса, пустую бутылку «Макаллана» на полу, первое издание «Американского психопата» с автографом, которое притащил сюда кто-то из телохранителей, воздуходувку, которую я подарил Харли на прошлое Рождество…
Остальные детали, к несчастью, были не менее ясными: темные глаза вампира с белками коричневатого оттенка, запах тухлого мяса и длинное спокойное лицо, ощущение его холодной левой руки, сжимающей мне горло (ногти впились до крови), и холодной правой, схватившей меня за грудки так крепко, что он больно защипнул и кожу под одеждой. Подавляющее чувство нашей полной несовместимости. В этот миг, пока мы летели и он держал меня, он мог сделать со мной все что угодно.
Впрочем, отвращение было взаимным. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы лицо оставалось спокойным. «Вервольф, — написал как-то один вампир, — воняет, как Платоновская Идея самого грязного животного». Я подумал — насколько вообще возможно было думать в моем положении — может ли вампира стошнить. Но стошнить чем? Ведь они пьют только кровь. Харли бы знал. (Бедняга Харли. Нам с ним не очень-то нравился «Американский психопат». «Жестокий сатирик или просто какой-то свихнувшийся хрен?» — спросил он меня, когда закончил книгу. «И то и другое», — ответил я. Это ложная дихотомия. Романтическая эпоха, когда есть или/или, окончена. Кто мог знать это лучше меня?)
Мы, как одно целое, врезались в кладку камина и рухнули прямо у очага. Подо мной треснуло что-то хрупкое. В голове промелькнуло: «позвоночник», поскольку именно на него пришелся основной удар — но в ту же секунду, когда он схватил мое лицо острыми ногтями (я почувствовал обжигающую боль, и кровь залила глаза, будто мир наполовину погрузился в коктейль «Кровавая Мэри»), я понял, что это была не кость и что это мой единственный шанс спастись.
Я лежал на полу у стены, а он сидел на мне. У него на лице были точки на тон темнее или родинки (которые, словно ассоциации со страшным кошмаром, напоминали мне родинки на прекрасном теле Талуллы) и толстые обезьяньи губы. На кастинге в кино ему бы с таким лицом, наверное, досталась роль наркобарона под кайфом или уборщика, любящего пофилософствовать. Он положил руку мне на лицо, и я скрючился так, будто пытаясь стряхнуть его с себя, а самом деле стараясь вытащить штуку, которая врезалась мне в спину.
Но я действовал слишком медленно. Прежде чем я успел сделать движение — одно-единственное движение, которое могло меня спасти, — он другой рукой порвал мне рубашку и выдрал кусок грудной мышцы чуть меньше спичечного коробка, но вполне достаточный, чтобы заставить меня завизжать (на секунду мне показалось, что он вырвал мой бедный сосок) фальцетом, как в комедиях.
Видимо, крик сыграл мне на руку, так как отвлек его внимание. Когда я бешено извернулся под ним, чтобы вытащить то, что лежало у меня под спиной, это выглядело, как корчи от боли. Впрочем, это уже было неважно. Главное, мне удалось наконец схватить обломок трости Харли с костяным набалдашником, которую я утром оставил у камина, когда наливал себе виски, и которая при падении оказалась прямо подо мной. Я вытащил ее и, обратив сумбурную молитву к несуществующему Богу, со всей силой воткнул в сердце вампира.
Как это обычно бывает в такие секунды, окружающий шум вдруг стих, как бы из уважения к происходящему. Время остановилось, а пространство окаменело. На мгновение мы словно стали фигурками из пресс-папье. Он смерил меня взглядом откровенного удивления — выражение лица изменилось так разительно и быстро, как у мима, который пытается сделать мимику понятней для детей — потом поднял руки и посмотрел, как вены на них быстро чернеют, будто их заполняют чернилами. То же самое происходило с его шеей и лицом: сосуды, наливаясь темным, словно рисовали волшебную карту его смерти. Он впал в ступор, парализованный сначала оттого, что не мог поверить в происходящее. Я поднял бедра и стряхнул его с себя. Он словно потерял в весе и теперь был не тяжелее выпотрошенного чучела. Он повалился на пол с согнутыми на 90 градусов коленями и руками в такой позе, будто собирался кинуть невидимый баскетбольный мяч. Глаза его были закрыты.
Я поднялся на ноги. Раны на лице и груди пылали. Конечно, они быстро залечатся. Но боль все равно беспощадно жгла меня.
Что ж. Сейчас был мой шанс. Рассел и К°. У них, всех были мобильники. Так что я удвоил время, которое могу использовать, чтобы договориться о начале операции (я все еще не решил, как, попав в отдел отступников ВОКСа, сообщить моим наемникам, где этот отдел находится, но, раз уж мне ничего не оставалось, кроме как надеяться на внезапное озарение, сейчас я пытался прикинуть, полный печального реализма, достаточно ли малы современные телефоны, чтобы засунуть один из них себе в зад). Я поторопился к лестнице.
С верхнего этажа пахло холодным ветром и сыростью дождя. Кровосос, видимо, влез через чердак и вырубил Энди, так что, скорее всего, в живых остался только рыжий Уэз снизу. Если он жив, то в любой момент готов нажать на курок. Мне совсем не хотелось, чтобы он по ошибке меня пристрелил. К тому же, как ни печально было это признавать, мне придется убить его, чтобы воспользоваться мобильниками.
Я переступил через останки Рассела и Криса и осторожно взглянул через перила лестницы. Кровь заливала мне лицо, как горячие слезы из детства.
— Не это ищешь? — спросил женский голос.
Я резко обернулся влево. Блондинка Миа стояла в каких-нибудь пяти метрах от меня. Нижняя часть ее лица была запачкана кровью, как умильный младенец в рекламе — шоколадом (или наркоман в собственной блевотине — почему-то такая ассоциация всплывает у меня каждый раз, когда я вижу этих мерзких младенцев), в правой руке она держала оторванную голову бедняги Уэза. Язык непристойно высовывался изо рта, а глаза закатились. Он умер в такой позе, словно вот-вот кончит.