Однако на этом вся ее величественность и заканчивалась. Двадцатишестилетняя племянница басилевса была полной жизненных сил молодой женщиной. Когда пухлая дама, чьим заботам поручил Тибо и его спутницу суровый пожилой камергер, привела их к ней, Мария играла с бело-рыжей собачкой — та, захлебываясь от восторга, кидалась за палочкой, которую бросала ей хозяйка. Встречая гостей, королева приняла подобающий вид, но было совершенно ясно, что она рада их появлению, как радуется всякой весточке из Иерусалима, потому что в этой прекрасной стране и в этом роскошном жилище Мария Комнин отчаянно скучала. Как истинная гречанка, она любила музыку, танцы, праздники, поэзию и молодость — все то, чего лишало ее положение вдовствующей королевы и что заменил собой суровый церемониал, где самое большое место было отведено молитвам и религиозным обрядам.
Королева, усевшаяся на высокое кресло из слоновой кости, встретила их с тем большей радостью, что хорошо знала Тибо.
— Господин де Куртене! — воскликнула она. — Чему я обязана радостью видеть у себя верного и неразлучного спутника нашего государя Бодуэна, храни его Господь?
— Письму, собственноручно им написанному.
Юноша опустился на колени (Ариана тотчас последовала его примеру) и протянул ей послание, запечатанное малой личной печатью, которое бдительная дама, приведшая их, а теперь стоявшая на страже возле кресла, потянулась было перехватить, — правда, нерешительно, — но Мария ее опередила:
— Евфимия, это послание от самого короля, и предназначено оно мне! И не делайте такое лицо! Вы прекрасно знаете, что мой пасынок не снимает перчаток.
Сломав восковую печать, она развернула пергамент и, пробежав его глазами, опустила на колени.
— Поднимитесь оба! Евфимия, король поручает нашим заботам эту девушку, желая уберечь ее от домогательств одного из высокопоставленных придворных. Он говорит, что она недолгое время пробыла при его матери, что она хорошо играет на лютне и изумительно вышивает...
— И вы считаете, что недолгое пребывание в окружении этой женщины делает ее достойной служить такой знатной госпоже, как вы? — возмутилась дама. — Король, должно быть, потерял рассудок. Нам не нужны подобные девицы!
— Успокойся, Евфимия! Успокойся и помолчи! Его Величество пишет также, что она ему очень дорога и что нигде она не будет в такой безопасности, как в моем доме. Стало быть, ты из армянского квартала, и ты — единственная дочь Тороса, богатого ювелира. Сколько тебе лет?
— Пятнадцать, госпожа королева, на Святого Иакова исполнилось.
Несмотря на ободряющую улыбку Тибо, Ариана понимала, что ее снова экзаменуют, и чувствовала себя неловко. Она знала, что король в своем письме умолчал о том, что она считала своим позором, ограничившись сообщением, что сенешаль преследует ее настойчивыми ухаживаниями; однако ей казалось, что большие темные глаза королевы видят ее душу до самого дна... Королева тем временем протянула ей руку, сказала какие-то приветственные слова и добавила, что Ариана будет приставлена к ее дочери Изабелле — и тут девочка внезапно вбежала из сада, подхватив обеими руками и задрав до колен, чтобы легче было двигаться, синее платье, уменьшенную копию материнского, что выглядело довольно забавно, поскольку одежда была из жесткой ткани. Толстуха Евфимия встретила ее возмущенным криком:
— Немедленно опустите юбку! Здесь мужчина!
Сердце этого мужчины замерло, когда он увидел ту, о ком ни на мгновение не переставал думать. Со времени их последней встречи прошло уже несколько месяцев, а Изабелла, хотя еще и не вступила в отроческий возраст, — правда, на Востоке девочки развиваются быстрее, — была уже настолько обворожительна, что всякий, видевший ее, не мог удержаться, чтобы не представить себе, какой она станет через несколько лет, когда ее пока что хрупкие руки и ноги округлятся, а ее повадки резвого жеребенка станут мягче и женственнее. Ей удалось почти невозможное — походить одновременно и на мать, от которой она унаследовала тонкие черты лица, короткий прямой нос и уже сочные губы, и на брата, Бодуэна, с которым ее роднили гордая осанка, высокий рост, — он достался ей от Плантагенетов, девочка почти догнала Марию, — а главное — удлиненные сияющие небесные глаза, окаймленные темными и неправдоподобно длинными ресницами. Что же касается ее волос оттенка зрелого каштана с золотым отливом, — она носила волосы свободно распущенными по спине, и каждому позволено было ими любоваться, — таких не было ни у кого в семье, разве что у бабушки с отцовской стороны, королевы Мелисенды, одной из самых ослепительных красавиц своего времени. Изабелла обещала стать такой же прекрасной.
Однако выговор Евфимии подействовал: Изабелла выпустила юбки из рук, отчаянно покраснела и подошла поцеловать материнскую руку, прошептав в свое оправдание, что она заметила прибывших и поспешила узнать новости; но в ту же минуту она узнала щитоносца своего брата и, не в силах долее сдерживаться, бросилась к нему, почти дословно повторив то, что сказала мать:
— Мессир Тибо! Какая радость! Я уже начинала думать, что вы меня забыли!
— Это совершенно невозможно, и не моя вина, если вас отослали сюда из монастыря.
— Похоже, это было продиктовано благоразумием, — со вздохом ответила Изабелла, — но я покинула его не без сожалений. Мы здесь ведем, — добавила она, понизив голос, — еще более монашескую жизнь, чем у преподобной матушки Иветты... и еще более скучную! А это кто такая? — спросила она, встряхнув тяжелое платье и поворачиваясь к Ариане.
Мать объяснила ей, что это за девушка. Изабелла приблизилась к гостье и, нахмурившись, обошла ее вокруг, пристально разглядывая.
— Если мой брат ее любит, чего же он опасается? Если не ошибаюсь, он — король?— Вы слишком молоды и не знаете, какие опасности таит в себе жизнь при дворе, — твердо ответила королева. — К тому же у короля хватает других забот, ему некогда присматривать за молодыми особами...
— А вы, матушка, уверены в том, что она бежит не от него? Если она любит короля, то, должно быть, боится его болезни, потому что она, как все остальные, неспособна понять, какой он прекрасный человек...
— О да, я люблю его! Господь свидетель — я люблю его больше всего на свете!
Отчаянный крик Арианы настолько поразил Изабеллу, что девочка окаменела. Она замерла, а молодая армянка, рыдая, упала на колени и сквозь всхлипывания пролепетала, что хочет вернуться к королю. Но никто из стоявших рядом с ней не успел вмешаться, — Изабелла, внезапно стряхнув оцепенение, опустилась на колени рядом с девушкой, не решаясь к ней прикоснуться, и звонким, ясным голосом проговорила:
— Простите меня! Поймите, он — мой любимый брат, и я страдаю вместе с ним. Наверное, я немного... ревную. Дадите мне руку?
Ариана подняла голову, посмотрела на маленькую принцессу, стоявшую на коленях напротив нее, и робко протянула свою руку. Изабелла положила поверх нее свою, крепко сжала, и, не выпуская ладошки Арианы, помогла ей подняться.
— Я хотела приставить ее к вам, — помолчав, сказала Мария. — Судя по тому, что я наблюдаю, вы ничего не имеете против?