– Садитесь, пожалуйста, сейчас будем пить чай!
– Да, пожалуй, не стоит… – Наганов нерешительно уселся за стол. – Вы, Нина, простите, что я этак вот… без приглашения. Просто по делам службы проезжал мимо, и на минутку…
– Ну и правильно сделали, что зашли! – как можно беспечнее сказала Нина, доставая из комода чашки и блюдца. – А от цыган без чая ещё никто не вырывался! Я ведь даже поблагодарить вас не успела за то, что вы достали для меня эту комнату.
– Вам тут удобно? – помолчав, спросил Наганов. – Соседи, конечно, не ангелы… Но вы, кажется, справляетесь.
– О, это пустяки. – Нина слегка покраснела, вспомнив, что Наганов застал её вцепившейся в волосы Охлопкиной и с задранной юбкой. – У цыган тоже, знаете, всякое бывает… мы привычные. Вы, может быть, чего-нибудь выпить хотите, у меня есть немного самогона…
– Нет, благодарю, я на службе. – Говоря, Наганов не сводил с неё пристального взгляда прозрачно-серых глаз, и, как и прежде, Нина почувствовала себя неуютно. Она поспешила на кухню за кипятком.
Когда спустя пять минут она вернулась, неся в вытянутой руке исходящий паром чайник, то заметила, что Наганов стоит возле полки с книгами, внимательно разглядывая корешки. Нина улыбнулась, вспомнив их давний разговор о Пушкине.
– Успеваете читать, Максим Егорович?
– Совсем не успеваю, – с искренней досадой сознался он, возвращаясь за стол. – Пробовал уж после работы, хоть по странице… Не выходит, на первых же строках засыпаю. Просился у начальства в вечернюю школу… какое там!
Нина сочувственно покивала.
– Ничего, вот скоро всех бандитов переловите – и время найдётся!
Наганов только вздохнул. Привычным жестом полез в карман за папиросами, спохватившись, взглянул на Нину.
– Курите, я привыкла, сама подымить люблю, – кивнула она. – А чай сейчас будет.
– Ниночка, Ниночка… – вдруг послышался заискивающий шёпот из-за дверей, и в проёме показался веснушчатый нос Охлопкиной. – А вот бараночек не желаете ли? Свеженькие, токась утром на толкучке брала… Ежели чего занадобится, заглядывайте без церемониев, свои ж люди…
Дверь захлопнулась, растерянная Нина осталась стоять со связкой баранок в руках.
– Ну вот… теперь хоть есть с чем попить чаю. Я вас так по-царски пригласила, а в доме пусто…
– Нина, я просто дурак, и больше ничего, – мрачно сказал на это Наганов. – Даже не подумал привезти вам чего-нибудь, вы уж простите…
– Ну, ещё не хватало! Сами же говорили, что проезжали мимо по службе, разве не так? – улыбнулась Нина. – Кроме того, я сейчас и не бедствую. Жалованье худо-бедно идёт, девочки учатся, чего ещё нужно?
– Жаль, что вы больше концертов не даёте, – серьёзно сказал Наганов, отхлёбывая из дымящегося стакана. – Я бы уж не пропустил.
– Ну, до концертов ли сейчас, Максим Егорович… – с искренней грустью вздохнула Нина. – Наши просто пропадают в Грузинах. Ведь никто ничего делать не умеет, кроме как глотку драть с гитарой в руках… Ну, ещё на Конном рынке в рядах орать, а какие же теперь лошади… Нет, время от времени, конечно, попадается что-то, но ведь на такой заработок рассчитывать никак нельзя. Я вот бога благодарю, что пять классов гимназии успела окончить до замужества!
Нина сидела напротив Наганова за столом и болтала, как заведённая механическая шарманка, удивляясь сама на себя: с чего это её вдруг прорвало и куда делся привычный страх перед этим человеком. Казалось бы, именно сейчас – когда он оказал ей огромную услугу, отыскав в забитой народом Москве эту комнату, когда Нина оказалась у него в должницах, когда рядом не было цыганских родственников, готовых защитить, укрыть, спрятать, – она должна была бояться чекиста куда больше. Но страха не было и в помине. Даже прежняя, так мучившая её в обществе Наганова скованность исчезла без следа, словно после двух бокалов крепкого вина. «Наверное, потому, что цыган рядом нет, – ошеломлённо подумала Нина. – Никто ничего не видит… Ни одна зараза завтра не зашепчет, что Нинка перед чекистом маслицем растекалась, влюбилась не иначе… Будь они, чёртовы сороки, неладны! Господи, как же без них хорошо…» Она подумала об этом спокойно, без злости и невольно передёрнула плечами при мысли, что могла бы сейчас сидеть в Смоленске. В продымленной избе, на грязной перине, в окружении крикливых таборных тёток и невесток, наперебой обсуждающих, кто и сколько исхитрился «добыть» нынче на базаре. Тьфу…
– Но что же я всё о себе болтаю? Вы, Максим Егорович, расскажите что-нибудь.
– Да мне ведь, честное слово, и рассказывать нечего, – пожал Наганов широкими плечами, и Нина чуть не рассмеялась, заметив, что он до сих пор, как мальчик, смущается перед ней. – Работа, служба… бандитов ловим, беспризорных пристраиваем… Что для вас в этом интересного? Кровь, грязь… слова некультурные. Вот если бы я вас попросить мог…
– О чём же? – как можно беспечнее спросила Нина, глядя ему прямо в глаза. Она улыбалась, но острый холод уже взобрался по спине, заколол между лопатками. Вот оно! Вот сейчас… В ужасе Нина вдруг поняла, что Наганов сейчас может запросто начать её целовать… А там и дальше… и ничего, граждане, из этого не выйдет! Не выйдет, несмотря на то что её, Нины, согласие въехать в эту квартиру было согласием и на всё остальное, чего может мужчина требовать от красивой женщины, что она не девочка пятнадцати лет и всё это знала и понимала, что родители давно в могиле и не увидят этого позора… «Уеду завтра обратно на Живодёрку, чёрт с ним! – отчаянно подумала Нина. – Не гожусь я в потаскухи, оказывается… Зря о себе возомнила… Эх, жаль, Светке так в этой школе нравится! И Охлопкина теперь бы попритихла…»
Видимо, она сильно переменилась в лице, потому что Наганов нахмурился.
– Нина, что с вами? Что я такого вам сказал?
– Простите, ничего, – едва смогла выговорить Нина. «Сейчас я извинюсь, скажу, что произошло страшное недоразумение… что я завтра же оставлю эту квартиру… О, боже мой, как глупо, как это стыдно всё… Бедный Ромка, в гробу, верно, переворачивается! И отец с мамой… О-о, лучше в самом деле с Танькой каждый день ругаться!»
– Так о чём же вы хотели просить меня?
– Я, признаться, думал, что вы мне споёте, – всё ещё не сводя с неё напряжённого взгляда, сказал Наганов. – Но вы, похоже, не расположены. Простите. Да и вовсе мне уже пора ехать…
– Ох, да почему же «не расположена»? – всплеснула она руками, от облегчения едва не расплакавшись. – Разумеется, я спою! Только, уж простите, может быть, хуже, чем обычно, потому что придётся самой себе аккомпанировать… Это всегда плохо для исполнения… Подождите!
Вскочив из-за стола, Нина быстро отошла к стене, неловко, ударив грифом о гвоздь, сняла свою гитару. Та обиженно загудела.
– Расстроилась совсем… Я, видите ли, давно уж не пела, и времени нет, и слушать некому. – Говоря, Нина перебирала струны, подкручивала перламутровые колки, наспех восстанавливая настройку и лихорадочно соображая, сможет ли она сейчас взять хоть одну из своих прежних знаменитых нот. – Что вы хотите слушать, Максим Егорович?