— Ты знаешь, что я люблю ее всем сердцем, но я бы ни за что не попросила тебя отдать мне дочь.
Алекс повернулся, и его взгляд словно окутал Глинис холодным морским туманом.
— Однако ты без малейших колебаний просила меня отказаться от другого моего ребенка.
— Я не думала…
— Ты что же, считаешь, что он для меня меньше значит? — резко спросил Алекс. — Что ребенок, которого мы сотворили вместе, мне менее дорог, чем Сорча?
Глинис опустила глаза и замотала головой.
— Если ты это знаешь, то как ты могла подумать, что я рискну всем, что мне дорого, чтобы переспать с какой-то девчонкой, которую я едва знаю?
— Раньше ты не был особенно разборчивым, — тихо сказала Глинис.
— Раньше мне было нечего терять. — Алекс встал. — Уходи когда захочешь. Я не буду тебя удерживать.
Сорча перевела взгляд с отца на мать и обратно. Их печаль давила тяжестью на ее грудь. Она крепко сжала куклу, вернее, то, что от нее осталось. Бесси уже пыталась спрятать Мари, но Сорча всегда ее находила.
Сорча знала, что ее родители ждут, когда она заговорит. Иногда, когда она была одна, ей удавалось сделать так, чтобы слова, которые складывались у нее в голове, наконец прозвучали. Но это было до того, как она узнала, что мама уезжает. Все в замке об этом шептались. Сорча хотела сказать маме, чтобы она не уходила, не оставляла их. Она хотела спросить, не она ли виновата в том, что мама уходит. Но ее грудь сжималась все сильнее, и слова оставались внутри.
Завтра Глинис уезжает.
Как Алекс всегда и подозревал, он оказался не способен сделать женщину счастливой надолго, не способен быть хорошим мужем и таким отцом, каким он хотел. Дурная кровь…
Но он так тосковал по Глинис, что его сердце болело при каждом шаге. Он пытался кричать на нее, пытался ее урезонить, даже угрожал. И был очень близок к тому, чтобы ее умолять. Теперь он решил предпринять еще одну, последнюю попытку.
Алекс хотел, чтобы Глинис осталась с ним, потому что доверяет ему и уважает его. Черт возьми, он хотел, чтобы она с ним осталась, потому что она его любит! Но теперь, когда ее отъезд стал делом почти решенным, он был в таком отчаянии, что ему уже было все равно, по какой причине она откажется от намерения оставить его.
Пришло время использовать то, в чем он силен. Он уложит ее в постель. И там доведет до такого состояния, что она примет его обратно, несмотря на ее плохое мнение о нем, несмотря на ложь, в которую она поверила. А даже если она этого не сделает, у него будет одна последняя ночь с ней.
Глинис сидела у окна и шила, потому что вещи она уже упаковала, а больше заняться было нечем. Она бы с удовольствием вышла на улицу, но и для нее, и для Алекса лучше, чтобы они не встречались до того, как она завтра сядет на корабль. Стоял прекрасный осенний день, все наслаждались затишьем между штормами, а солнце светило так, будто еще не кончилось лето. Но на душе у Глинис было пасмурно.
В окно донесся смех Алекса. Рука Глинис, державшая иголку, замерла в воздухе. Алекс был жизнерадостным по натуре, но когда же она в последний раз слышала его смех? Глинис поняла, что скучала по этому звуку.
Может быть, он потому искал другую женщину, что она, Глинис, истощила запасы его веселья? Она же вся — сама твердость, сама жесткость. Если бы она была легкой, с приятным характером, как его сестры, может быть, Алекса и не потянуло бы никогда на сторону. Или, может быть, тогда она могла бы жить с ним, не обращая внимания на то, что он ей изменяет. Но она такая, какая есть, требовательная и неуживчивая.
Глинис отложила шитье и взяла со столика серебряный медальон с изображением святого Михаила. Она повертела его на тяжелой цепочке, глядя, как он вращается, и вспоминая, как она его купила. Медальон привлек ее внимание в одном из магазинов, по которым ее таскали дядя и тетя. В спешке покидая Эдинбург, она сунула его в сумку и забыла о нем, а сегодня наткнулась, собирая вещи. Глинис перестала крутить медальон, взяла его в руки и погладила большим пальцем. Она обменяла его на одно из своих колец, потому что изображение святого Михаила, ангела-воина, было очень похоже на Алекса.
В окно снова долетел смех Алекса. Звук притягивал Глинис, словно пружина, привязанная к самому ее сердцу. Она положила медальон на столик, подошла к окну и посмотрела во двор замка. При виде Алекса у нее захватило дух. Он показывал нескольким юношам свое искусство владения мечом, размахивая им стремительными и грациозными движениями. Алекс с мечом в руках являл собой воплощение мужественной красоты в движении. Глинис смотрела, как он ловко передвигается, словно в танце, со смертоносной силой рассекая мечом воздух, и у нее пересохло в горле. Он уверенно и плавно размахивал тяжелым мечом из стороны в сторону, и ей вдруг до зуда в пальцах захотелось прикоснуться к сильным мускулам его груди, рук, спины.
Мужчины сделали перерыв на отдых. Алекс хлопнул одного парня по спине и широко улыбнулся, показывая ровные белые зубы. Его улыбка снова напомнила Глинис о том, как редко она в последнее время ее видела. Алекс давно скрылся из виду, мужские голоса смолкли, а Глинис все стояла и стояла у окна. Она смотрела на море и вспоминала, как Алекс, бывало, смотрел на нее с блеском в глазах.
— Глинис…
Голос Алекса раздался прямо за ее спиной. У Глинис подпрыгнуло сердце. Она оглянулась и увидела, что он стоит в дверном проеме, прислонившись к косяку. Он не надел рубашку, и его кожа, казалось, все еще хранила в себе тепло солнца. Она перевела взгляд на его лицо, что оказалось ничуть не более безопасно, чем смотреть на его тело, и не нашла ничего умнее чем сказать:
— Я не слышала, как ты вошел.
В его лице она любила все, начиная от отросшей щетины на щеках, сильных скул и лба до крупного, чувственного рта. Когда она посмотрела в его зеленые глаза, то их взгляд обжег ее, в нем явственно читалось, что он знает каждый дюйм ее тела.
Сказал ли Алекс еще что-нибудь или только произнес ее имя? Ее сердце билось так сильно, что она могла что-то не услышать. Глинис застыла в напряжении. Она твердила себе, что если Алекс подойдет ближе, она должна его остановить. Но к ее разочарованию, он не подошел к ней, а пересек комнату и сел в кресло, поглядывая на нее краем глаза. Судя по его кривой усмешке, Алекс точно знал, как он на нее действует. Просто дьявол!
Сидя в кресле, Алекс заложил руки за голову и вытянул длинные мускулистые ноги. Его взгляд обжигал Глинис, словно на ней ничего не было, ее дыхание участилось.
— Иди сюда, Глинис, сядь ко мне на колени, — сказал он, маня ее пальцем. — Ты же знаешь, что ты этого хочешь.
— Не собираюсь.
Но все ее тело тянулось к Алексу, как цветок к солнцу, она жаждала его прикосновения. Алекс рассмеялся.
— Ты никогда не умела врать.
Глинис напряженно выпрямилась.