Кто-то еще в зале машет рукой.
Мак улыбается:
— Да?
— Может, это глупый вопрос, но почему нам нельзя говорить другим ребятам из компании, чем мы тут занимаемся? Зачем прикидываться, будто мы в Нью-Йорке? Не то чтобы я имел что-то против… но…
— Нет-нет, — отвечает Мак. — Вопрос уместный. И это вопрос морали. Во-первых, есть люди, которые, откровенно говоря, будут разочарованы тем, что их не выбрали для этого проекта. Мы отбирали всех вас по очень особому принципу, и не все на самом деле поймут, почему мы так действовали или в чем этот принцип заключался. Человека, посвятившего все свое время в «Попс» разработке товаров для девушек-тинейджеров, скажем прямо, оскорбит тот факт, что он — или она — в список не попали. Возможно, ему или ей покажется, что была допущена ошибка, и на меня посыплются возмущенные электронные письма. Напротив, другие люди могут решить, что это конкурс. Они захотят принять в нем участие и тоже начнут слать мне письма, где будут предлагать свои идеи. Без этих писем я вполне обойдусь! У кого-то просто возникнет ощущение, что его не пригласили на веселую вечеринку. А я не хочу расстраивать ни одного из них. Это не новая теория бизнеса, но она работает. Не заставляйте людей чувствовать, что они не особенные.
Рэйчел встает, кивает Маку и начинает раздавать документы.
— О'кей, — говорит Мак. — Пачки бумаги, которые вам вручает Рэйчел, — это ваше домашнее задание, и сделать его нужно сейчас. Это соглашения о неразглашении секретной информации, новые контракты, подробности о новой зарплате, сроках, условиях и тому подобном. Пожалуйста, подпишите их и передайте обратно Рэйчел. Тем, кто не хочет участвовать в проекте, наверное, стоит сказать об этом прямо сейчас?..
Никто не произносит ни слова.
— Прекрасно. — Он садится на стул и что-то говорит Жоржу.
«Соглашения о неразглашении секретной информации»? Зачем? Все это на глазах превращается в какой-то Форт-Нокс идей. [33] Я думала, все наши идеи, мысли, все, что мы производим, и без того является собственностью «Попс». В наших обычных контрактах есть пункты, аналогичные «соглашению о неразглашении». Возможно, директора компании чувствуют, что возвели недостаточно прочную стену вокруг тех идей, что мы тут сподобимся сгенерировать, и хотят построить дополнительные укрепления. Я беру свою пачку документов и просматриваю ее, по-прежнему недоумевая, почему я здесь. Я не из тех людей, кого выбирают для спецпроектов, честное слово. Я изо всех сил стараюсь прожить свою жизнь незаметно, только и всего — особенно после странных событий, которые случились, когда я была ребенком. И вот, похоже, меня опять втягивают в какую-то тайну — а я не уверена, что мне это по душе.
Когда все всё подписывают и возвращают Рэйчел, Мак подводит итог.
— Пожалуйста, ребята, проявите максимум креативности, — говорит он. — Старые идеи можно выкинуть в форточку, они просто-напросто никуда не годятся. Нам нужен свежий подход к проблеме. Исследований как таковых не будет — только чистый дизайн и идеация. И запомните: если идея кажется вам запредельным безумием, вполне может быть, что вы на верном пути. Спасибо. — Он смотрит в пол, потом снова поднимает глаза. — Вы свободны. Не забудьте про дискотеку во «Дворце спорта». Ах да, Эстер, — вы не могли бы остаться? И вы, Хиро.
Эстер, вопреки ожиданиям, не смотрит на нас недоуменно — нет, просто говорит что-то вроде увидимся позже, когда мы встаем и собираемся уходить. Похоже, и Мак, и Жорж знают ее по имени. Ну как тут не теряться в догадках, чем именно она занимается?
Едва оказавшись на улице, мы с Дэном сдуваемся, как воздушные шары.
— Что ж это за хренотень творится, а? — говорит Дэн.
— Нас выбрали, — говорю я слегка иронично, но в то же время с толикой искренней радости.
Потом мы смотрим друг на друга, словно деля волнующую тайну, — наши глаза напоминают нам, что мы только что подписали обещание не говорить об этом на публике.
— Дискотека? — говорит Дэн.
— Ну, наверное. — Голова у меня идет кругом. — Но сегодня я хочу лечь спать пораньше.
— Ну, и о чем же конкретно был весь этот сыр-бор? — спрашивает он меня, понизив голос, когда мы идем по тропинке, светя фонариками. — У Мака явно родилась очередная странная идея.
Он имеет в виду книгу — на работе ее все читали — под названием «Странные идеи, которые работают: одиннадцать с половиной способов продвигать, контролировать и поощрять новаторство». В число «странных идей» входят, например, такие: «Нанимайте Тех, Кто Медленно Учится (Приспосабливаться К Внутреннему Распорядку В Организации)», «Найдите Каких-Нибудь Счастливых Людей И Заставьте Их Подраться Друг С Другом» и «Придумайте Нелепое Или Непрактичное Дело, А Потом Спланируйте, Как Его Сделать». Похоже, «новаторство» нынче означает, что в борьбе за рынок корпорации готовы на что угодно, на любое безумие. В этом веке новаторство стало всем и каждому лучшим другом: акционеры любят его, юные жидкобородые менеджеры — просто обожают, и даже нормальные служащие отнюдь не чураются наряжаться днем в костюмы кроликов, а не то прикидываются слепыми или кичатся тем, что их наняли невзирая на полное отсутствие опыта. Пылесосная компания «Дайсон», судя по всему, нанимает исключительно желторотых выпускников. Как гласит легенда, «Сони Плейстейшн» была изобретена абсолютными новичками в мире видеоигр. Подозреваю, что я сама получила работу в «Попс» благодаря Эффекту Странной Идеи. Наймите человека, владеющего странным навыком, но совсем не знакомого с индустрией игрушек.
Я пожимаю плечами:
— Не спрашивай меня. Честное слово, я в растерянности.
— Значит ли это, что мы теперь особенные? — спрашивает меня Дэн.
— Не уверена. Все может быть.
Проведя на дискотеке минимально возможное время (полчаса), я спешно извиняюсь и направляюсь к общежитию в надежде успеть хоть немного побыть одной до возвращения соседей. Ступая по гравийной дорожке за Главным Зданием, я убеждаю себя, что мне не страшно. Говорю себе, что ночь прекрасна с ее летучими мышами, тишиной и крохотным серпиком растущей луны, и что сопение в живой изгороди у амбара производит, скорее всего, барсук.
Когда я взбираюсь по лестнице, старые деревянные ступени скрипят. Я вновь отгоняю страх, сосредоточившись на их музыке. Сплошь минорные аккорды, хотя ни одной отчетливой ноты не различить. Наверное, минорные аккорды, сыгранные на деревянных ступенях, — не самая утешительная штука в мире, потому что я подпрыгиваю, словно от укола адреналина, как только открываю дверь спальни и обнаруживаю, что у одной из кроватей стоит расхристанный парень с чем-то белым в руке.
— Блин! — автоматически восклицаю я.
Он тоже подпрыгивает: