Рыбы было немного: три щуки, два подлещика и десятка полтора небольших плотвичек. Рыбу Кузьма сложил в холщовый мешок и задвинул его прямо в нос лодки.

– Негусто, – сказал он, разбираясь с сетью. – Да, в общем-то, больше мне и не надо. Я живу не с рыбы, я не браконьер какой-нибудь.

Он развернул лодку, запустил мотор и проплыл между двумя надувными лодками, на прощание махнув подросткам рукой. Кричать и желать удачи было бессмысленно.

Подплыв к мосткам, Кузьма взял ведро и тщательно вымыл лодку. Затем взвалил на плечи мотор и весла, затащил все это в сарай, стоявший прямо у мостков, вдалеке от дома, и вернулся за рыбой.

Жена уже проснулась и гремела посудой на кухне. Кузьма внес мешок с рыбой, вывалил рыбу в эмалированный таз. Мешок сполоснул у колодца, повесил на проволоку. Жена что-то спросила, он досадливо махнул рукой, дескать, отвяжись, дура, какое тебе дело, с кем я ездил и куда.

– Рыбу почисть.

Жена понимала, выпившего мужа лучше не трогать, с расспросами не лезть, а то чего доброго выведешь из равновесия, тогда добра не жди. Кузьма Пацук на расправу был скор, за словом в карман не лез, до трех не считал. Жена принялась чистить рыбу.

Кузьма осмотрел свою одежду. Снял штаны, свитер, старую рубаху. Во дворе у колодца стояла железная бочка, до половины наполненная колодезной водой. Кузьма бросил одежду в бочку.

– Свитер же чистый, – приоткрыв дверь кухни и выглянув во двор, сказала жена.

– Я его вымазал, постирай сегодня же.

– Хорошо. Завтракать будешь?

– Потом, – сказал Кузьма и, тяжело ступая, двинулся в спальню. Лег на кровать и посмотрел в потолок, словно там могли быть написаны какие-то указания, следуя которым он поступит правильно и сможет избежать опасности. Хоть Кузьма и был изрядно выпивши, глаза закрывать боялся, понимая, что увидит разбитую голову Григория Стрельцова, услышит предсмертные хрипы.

Кузьма натянул одеяло на голову и минут десять лежал неподвижно, тяжело дыша. Сердце колотилось, руки и ноги застыли, он никак не мог согреться.

Наконец уснул.

Глава 8

Священник борисовской церкви Михаил Летун начал свой день в заботах. Вместе со старостой он осмотрел стены, испоганенные дьявольскими надписями, встретился с рабочими, проследил, как они начали свое дело, затем навестил двух прихожанок и вернулся в свой дом к четырем часам. Его супруга собирала сумки, она решила проведать дочку, жившую в Минске. Об окладе, подаренном Стрельцовым, Михаил даже не вспоминал, не было времени. Мелкие проблемы всегда засасывают, и из-за них забываешь, как правило, о главном.

Он проводил супругу на автобусную остановку, оттуда опять пошел к храму, посмотрел, как рабочие выкрасили стены, и удовлетворенный вернулся домой. Без супруги дом казался пустым. Старая кошка, рыжая, ласковая, принялась тереться о ноги. Священник взял ее на колени. Кошка уткнулась носом в ладонь, пахнущую воском, и ласково замурлыкала.

Отец Михаил сидел с пушистым животным на коленях четверть часа. Затем аккуратно положил кошку на диван, подошел к окошку и, глядя во двор, принялся размышлять о падении нравов и о тех мерзавцах, которые осквернили кладбище и храм. “Ничего, добро восторжествует. Быть того не может, чтобы темные силы, чтобы дьявол победил Господа. Дьявол, конечно, силен, но Господь всемогущ”.

Эти мысли священника прервал телефонный звонок.

– Здравствуйте. Слушаю вас, – все еще продолжая думать о своем, негромко произнес в трубку отец Михаил.

– Батюшка, – услышал он мужской голос, – это вам звонит Иван Ковальчук из Латыголи.

– Слушаю, сын мой, говори.

– Тут у нас такое дело.., моя жена умирает, совсем ей худо, не дожить ей до утра, прости Господи. Просит, чтобы вы приехали, причастили ее, исповедали.

Отец Михаил наморщил лоб и быстро перекрестился. Он пытался вспомнить, кто такой Ковальчук и как выглядит его супруга.

– Батюшка, вы меня слушаете?

– Слушаю, сын мой.

– Врач говорит, ей совсем мало осталось. Рак у нее.

– Где вы живете?

– В Латыголи, батюшка, дом номер семь.

– Хорошо, я приеду, сын мой.

Отец Михаил опустил трубку и задумался. “Что поделаешь, надо ехать”.

Через четверть часа он стоял во дворе, держа в руках старенький, видавший виды велосипед. До Латыголи ехать было недалеко, каких-то пять километров, если через поле по проселку. По шоссе же – намного больше, да и ездить по шоссе отец Михаил не любил. Ему больше нравилось ездить полевыми да лесными дорогами.

Он закрыл свежевыкрашенные ворота, сел на велосипед и поехал. За домом свернул в переулок, затем в другой и оказался за городом.

Дорога шла вначале вдоль реки, затем поворачивала влево через невысокий густой ельник. Отец Михаил вдыхал осенний вечерний воздух и налегал на педали. Ездить на велосипеде священник любил, он так и не обзавелся автомобилем. Если надо было поехать куда-нибудь далеко, он просил кого-нибудь из прихожан, и те всегда с удовольствием откликались на просьбу протоиерея. Отец Михаил предлагал деньги, но прихожане их не брали. Отца Михаила все любили, относились к нему с нескрываемым почтением. Никогда священник не злоупотреблял хорошим отношением к себе и к матушке. А если дорога была недалекая, отец Михаил пользовался велосипедом. Такие поездки помогали священнику всегда быть в форме, чувствовать себя уверенным и сильным. Да и матушка поощряла своего супруга, говоря, что велосипед – это правильное средство передвижения.

Поначалу местные жители поглядывали на священника с непониманием. Как так, вроде человек небедный, мог бы себе позволить и машину приобрести, ан нет, ездит на велосипеде как самый обыкновенный человек. А у людей пожилых священник на велосипеде вызывал уважение, дескать, не имеет машины, значит, не ворует. А велосипед в Борисове мог себе позволить иметь любой.

Тропинка была твердая, протоптанная; высокая, уже пожелтевшая трава иногда стучала по спицам, шуршала, шелестела. Отец Михаил вдыхал осенний воздух, иногда посматривал на небо и старался не отвлекаться. На такой тропинке надо быть внимательным, под колесо может попасть камень или корень, и тогда, неровен час, окажешься в мокрой траве, распростертый и смешной. Ноздри отца Михаила жадно трепетали, осенние запахи будоражили обоняние. Пахло опавшими сырыми листьями, пожелтевшей подсыхающей травой. От реки пахло рыбой.

Когда отец Михаил подъезжал к густому ельнику, в лицо ударил запах грибов.

Отец Михаил подумал: “Вот вернется супруга, надо будет отправиться вдвоем в лес. Насобирать полную корзину осенних грибов, а затем дома нажарить в сметане”.

Отец Михаил, сглотнул слюну, налег на педали, крепче сжимая руль. “Скрип, скрип”, – отвечали на движения ног педали велосипеда. Прохладный осенний воздух бил в лицо, сумерки опускались быстро. На горизонте золотыми цепочками вспыхивали огоньки, на далекой ферме слышалось мычание коров.