Кузьма выбрался через окно на улицу и, не озираясь, бросился со всех ног домой. Тогда ему крепко досталось от родителей. Сколько они ни выпытывали, где он был ночью, почему весь перепачкан в побелку и помет, он так и не сознался, сам не понимая почему. С тех пор он долго обходил церковь стороной, пока не стал совсем взрослым и не забылся детский холодный страх ночного одиночества в пустом храме.
"Это же сколько лет прошло?” – подумал Кузьма, глядя, как облако медленно наползает на луну.
Уже спокойный, почти умиротворенный, он вернулся в дом. Содеянное сегодня стало для него таким же далеким, как и те детские воспоминания, словно он стал другим человеком, переступив запретную грань, за которую вернуться уже невозможно. Утром, глядя в зеркало на свое небритое лицо, Кузьма ужаснулся. За ночь он постарел лет на десять. Остатки волос над ушами стали белыми, как лунный свет, глубже прорезались морщины, а взгляд стал безразличным и абсолютно стеклянным.
"Ничего, это ничего… Сейчас умоюсь, побреюсь и стану прежним”, – подумал мужчина.
Он ополаскивал лицо холодной водой, тер, мял, пытаясь разогнать кровь, и вновь смотрел в зеркало. Ничего не менялось: и волосы белые, и взгляд такой же холодный – взгляд чужих глаз.
"Сейчас пойду в парикмахерскую и остригусь. И надо скорее избавиться от всего, что у меня есть, все надо превратить в деньги. А на деньгах не написано, за что они получены, они у всех одинаковые”.
На мокром асфальте зигзагами отражался бегущий впереди машины свет фар. Андрей Холмогоров любил ездить ночью, тогда и дорога свободнее и думается легче. Ночь скрадывает расстояние, но ночью существует соблазн переоценить себя, машину. Ты бодр и полон сил, но не проходит и часа, как голова сама клонится к рулю, а глаза слипаются и кажется, что в этом виновата малая скорость, что стоит поехать быстрее, и сон унесет встречный ветер.
Холмогоров никогда не поддавался искушению гнать автомобиль выше положенной скорости. Иногда ему нетерпеливо сигналили сзади, провоцируя ехать быстрее, мигали светом. Прежде Холмогорову не раз приходилось видеть, как те, кто считал себя вправе ехать быстрее его, оказывались потом в кювете, разбивались вдребезги, столкнувшись с встречной машиной.
Чем дальше от города, тем меньше машин попадалось на дороге. Ночные водители – особая публика, случайных людей среди них попадается мало. Рядовой автолюбитель редко рискнет выехать в дальнюю дорогу ночью.
Бег асфальта под колеса машины, моросящий дождь, свист ветра завораживали. Холмогоров сидел за рулем прямо, не касаясь спиной сиденья, спинку он специально опускал пониже. Теплый воздух струился из-под пластмассовых решеток, навевая сон.
"Неужели мои опасения – всего лишь блажь? – думал Андрей. Он довольно сильно затянул кожаный корсет, державший его поврежденный после падения со строительных лесов в церкви позвоночник. Это стесняло и затрудняло кровообращение. – Еще сотню километров отмахаю и тогда немного распущу шнуровку”, – решил он.
Холмогоров взял себе за правило: отправляясь в другие города, никогда не ограничиваться одним делом. Вот и теперь в секретариате патриархии он получил папку с документами. Планировалось возвести часовню на месте переправы войск Наполеона через Березину. Дело довольно деликатное: там в основном погибли французы, поэтому новый храм нельзя было рассматривать как свидетельство силы русского оружия. Если же рассмотреть карту геологической разведки местности в районе переправы, то и ставить храм практически было негде: берега Березины заболочены, по всей пойме лежал толстый слой торфа. К тому же у места переправы стояли два памятника, и новый храм предстояло вписать в уже существующую обстановку. Новое строительство в исторических местах – дело очень деликатное.
"Главный памятник погибшим – это само место переправы, – рассуждал Холмогоров. – Да, храм нужен, но небольшой, незаметный, он не должен бросаться в глаза”.
Кончился очередной подъем, и автомобиль помчался с крутой горы в низину. Машина нырнула в туман, и в его белом мареве Холмогорову чудились фигуры, пришедшие из прошлого, – то всадники, то пешие. Натужно ревел двигатель, легковой автомобиль вновь начал подъем.
"Фантазия у меня, однако, разыгралась, – усмехнулся Холмогоров, – чего доброго, видения скоро начнутся. А все из-за нервов. Давно я не отдыхал. Съезжу в Борисов, увижусь с отцом Михаилом, разрешу его проблему с окладом, оставлю дела на месяц, и поеду к морю, в Прибалтику, в какой-нибудь небольшой курортный городок – в Палангу, Юрмалу, Дзинтари. Буду ходить вечерами по пляжу вдоль кромки прибоя. Пустынный пляж, редкие кусочки янтаря, выброшенные волнами, полный покой, о котором только может мечтать столичный житель. Такие прогулки неизменно настраивают на философский лад. Идешь, смотришь, и кажется, за этим мысом кончается мир. Но дойдешь до него, смотришь, а за ним еще один мыс, а там еще один – следующий. То же самое происходит с историей. Нам кажется, будто мы знаем ее всю по книгам, изучили, нам известно, когда началась цивилизация. Но и до Древнего Египта жили люди со своими радостями, страхами, победами и поражениями. Да, но они жили за крайним мысом, крайним из тех, которые мы видим сегодня, считая его границей мира. Я буду идти по влажному песку, а волны смоют мои следы. Солнце медленно коснется водного горизонта, я увижу его на короткое время в узкой полоске между хмурыми облаками и морем. Пронзительно холодный луч закатного солнца окрасит волны в пурпур, а затем, когда светило уйдет за горизонт, вспыхнет прощальный зеленый луч. Так бывает всегда, когда смотришь на что-то яркое. Потом, когда оно исчезает, видишь обратное: рассматривал светлое – увидишь темное, видел красное – померещится зеленое.
Зеленого солнечного луча не существует, но его можно увидеть так ярко и реально, что не останется никаких сомнений в его существовании. В последний раз я так гулял по берегу моря пять лет тому назад. Вспыхивал зеленый луч, я поворачивал назад к городку, возвращался затемно и долго сидел в пустом летнем ресторане один, ужинал”.
Холмогоров посмотрел на часы. По всему выходило, что в Борисов он приедет, если ничего не случится, утром, часов в семь или восемь.
Андрей уже миновал Смоленск, когда увидел стоящего на обочине дороги невысокого парня со спортивной сумкой на плече. Обычно люди прикрываются рукой от яркого света фар, жмурятся. Парень же смотрел на приближающуюся машину широко открытыми глазами и приветливо улыбался. В правой руке он держал большую картонку, на которой аккуратно белой клейкой пленкой, какой обычно оформляют витрины магазинов, было выклеено короткое слово “Борисов”. Это был первый голосовавший на всем пути от Москвы. Люди обычно передвигаются автостопом днем, ночью редкий водитель остановится, чтобы подобрать пассажира. Но улыбка парня была настолько обезоруживающей, искренней и приветливой, что, окажись на месте Холмогорова патологически подозрительный тип, и тот бы вопреки своему желанию нажал на тормоз.
Холмогоров остановился метрах в двадцати от парня, распахнул дверцу. Голосовавший легко подбежал к машине, сперва ухватился рукой за дверцу, лишь потом нагнулся: