— Значит, не святой? — отрешенно спросил Федор. — Слава богу. А то я уж испугался.
Он сделал слабую попытку надеть телогрейку, но вытащить ее из-под себя не получилось. Солнце уже поднялось над горами, однако холод не отступал.
— Первый раз слышу, чтобы Бога славили именно за это, — сказал отец Павел, взялся за Федора и поставил его на ноги, почти что взвалив на себя. — Но, видите ли, надо еще доказать, что этот человек не святой. Презумпция невиновности, понимаете. У Бога все святы, кроме очевидным образом отпавших.
— Ваше богословие, батюшка, мне сейчас не впрок, — плывя сознанием, произнес Федор. — Что вы там на нем разглядели?
— Орден Святого Георгия четвертой степени, бело-зеленый нарукавный шеврон колчаковской армии, погоны, тоже бело-зеленые с серебряным кантом. Если не ошибаюсь, полковник или подполковник.
— А-а, все-таки не генерал, — пробормотал Федор. — Но полковник тоже шишка, а? Только вот не было в этой благословенной глуши никаких полковников. Разве что в Барнаульском гарнизоне.
— Вы, Федор, по профессии, простите, кто? — поинтересовался священник, уводя его по дороге к поселку.
— Так, изыскатель, — без ложной скромности ответил тот.
Со стороны степи их настигал топот копыт.
— Ну вот, опять она будет топтать меня своими лошадьми, — пожаловался Федор.
Отец Павел остановился и обернулся. Из-за горелого остова церкви на дорогу вылетели пятеро разномастных коней. Впереди верхом на вожаке скакала Аглая, на ветру белым знаменем полоскались длинные растрепанные волосы.
— Эй-эй-эй! — Федору казалось, что он закричал во все горло, но на самом деле это был слабый выплеск эмоций. — Амазонкам правила дорожного движения не писаны?
Аглая остановила коней, легко, как гимнастка с бревна, прыгнула на землю и, завороженно глядя на нетленного мертвеца, подошла к отцу Павлу с его ношей.
— Что с ним? — спросила она про Федора. — И кто это? — про покойника.
Священник коротко описал суть.
— Да-с, уважаемая амазонка, — развязно, в полубреду проговорил Федор, — если б эта церковь не сгорела, вы бы никогда не познакомились с моим прадедушкой.
— Его надо срочно лечить, — добавил отец Павел. — У него горячка от ночного бдения.
— Я отвезу его к себе, — немедленно заявила Аглая, — у него дома некому им заниматься. Помогите посадить его на лошадь.
— Только не на зверюгу, — запротестовал Федор, но не был услышан.
Вдвоем они закинули его на коня, Аглая запрыгнула на другого, неоседланного, и пустила лошадей шагом. Федора она поддерживала рукой, чтобы не завалился.
— Я зайду к вам днем, — крикнула девушка священнику.
— Вот так, значит, — хмыкнул Федор, бессильно клонясь к шее животного, — то «уходите» и «никаких чувств», а то к себе домой? Женская логика. Нет уж, вы прямо скажите — безразличен я вам или где?
— Вы бредите, Федор, — ответила Аглая. — Какое это имеет значение, если вы сейчас упадете замертво?
— Значит, мертвый я буду вызывать у вас больше чувств? Боюсь, однако, это какое-то извращение.
Аглая молчала.
— А, не хотите говорить. Ну-ну.
Федор тоже умолк и остаток пути проделал в мрачно-беспомощном состоянии. Он почти не реагировал ни на что, когда Аглая стянула его с лошади и, обхватив, повела в дом, когда укладывала в постель и поила чем-то горячим и горько-пахучим. Потом она сняла с него свитер и рубашку, сильными движениями растерла спиртом грудь и спину. Федор блаженно мычал и пытался попробовать спирт внутрь. После этого он провалился в забытье, наполненное нелепыми сновидениями, в которых Аглая и оживший белогвардейский офицер бродили по темным пещерам и что-то настойчиво там искали.
Проснувшись, Федор обнаружил себя под двумя толстыми шерстяными одеялами, обложенный с двух сторон грелками. Он был весь в поту, но чувствовал себя явно лучше, и голова совершенно прояснилась. Возле зашторенного окна сидела Аглая, склонившись над большим листом бумаги, и быстро водила по нему карандашом. На столе перед ней лежала неровная стопка таких же листов.
— Мне кажется, я должен просить у вас прощения, — сказал Федор, вылезая из-под одеял.
Аглая, оторвавшись от рисунка, посмотрела на него удивленно.
— За что? Вы не причинили мне никакого зла.
— Зла? — переспросил Федор. — Но я говорю не о зле, на которое я, по-моему, не способен, если, конечно, не считать… хотя не будем считать. Просто мне кажется, Аглая, что вы на меня в обиде и тем не менее спасли от смерти. Я чрезвычайно вам благодарен.
— Не стоит преувеличивать. А вот вставать вам пока не нужно. Уже ночь, и торопиться вам некуда. Деда Филимона я предупредила, что вы останетесь у меня до завтра. Я уйду спать в теткину комнату.
Федор с готовностью упал на подушку, только сбросил с себя одно одеяло и отправил на пол грелки. Аглая принесла еще кружку пахнущего степью горького зелья и заставила его выпить.
— Да, — сказал он, морщась от питья, — для этого стоило провести ночь на морозе.
— Для чего? — спросила Аглая, снова садясь за рисование.
— Чтобы касаться ваших рук, чувствовать на себе вашу нежную заботу… ваше близкое присутствие.
— Только прошу вас, Федор, не начинайте заново выяснять мое отношение к вам, — насмешливо сказала Аглая, — не то мне придется сдать вас в больницу.
— Но вы же не запретите мне прояснять мое отношение к вам? — парировал Федор.
— Пожалуйста, — пожала она плечами. — Только не заходите слишком далеко.
— Хорошо, я буду поблизости, — согласился он. — Знаете, когда я собирался ехать сюда, в Золотые горы, мне предсказали, что я потеряю здесь свою судьбу. И вот сейчас я думаю — может быть, вы моя судьба и это вас я теряю из-за вашей необъяснимой предвзятости по отношению ко мне?
— Кто вам это предсказал? — заинтересовалась Аглая.
— Неважно.
— Не верьте предсказателям, — посоветовала она. — Они обычно врут в корыстных целях. А судьбу не теряют. Ее прогоняют, чтобы стать свободным. В судьбе нет свободы. И я не ваша судьба. Я не имею никакого желания делать вас своим пленником.
— Но вы это сделали. Я по уши влюблен в вас, Аглая, — сознался Федор.
— Сбегите из плена, — спокойно ответила она, черкая карандашом по бумаге, — и не путайте судьбу с любовью. Судьбой живут те, кто отвергает любовь.
Федор сел, спустив ноги в толстых шерстяных носках на пол, и посмотрел на нее в изумлении.
— Такого я еще не слышал, даже от университетских профессоров. Откуда у вас эти мысли, девушка?
— В ночном хорошо думается. Представьте: тихо вокруг, лошади пасутся, звезды в небе сияют…