— Да? — удивился Евгений Петрович. — Ну, полагаю, за него это делают другие. А что, Федор Михалыч, интересуетесь мистикой?

— Как вам сказать. Скорее она интересуется мной.

Кроме кресел и столика, в комнате ничего не было, если не считать огромной карты России на стене.

— Да, эзотерично, я бы сказал, — поделился Федор впечатлениями.

— Вам чай или кофе?

— Если в этом доме можно вскипятить воду, то я буду кофе.

— Уверяю вас, в этом доме можно все, — загадочно ответил Евгений Петрович и удалился на кухню.

Федор стал рассматривать карту. Внимание его привлекли наколотые на нее маленькие черные флажки. Несколько штук расположились вдоль Урала, десяток украсил Западную Сибирь, один флажок гордо реял в центре Алтая. Но самым интересным в этой карте было то, что до Уральских гор страна называлась Россией, а все обширное пространство на востоке именовалось просто Сибирью.

— Какая удивительная карта, — громко сказал Федор, чтобы было слышно на кухне.

— Что вы находите в ней удивительного? — спросил Евгений Петрович, входя в гостиную с кофейным набором на подносе.

— Я нахожу удивительной ту легкость и, как бы это сказать, детскую непосредственность, с которой ее создатели поделили шкуру неубитого медведя.

— Ну, милый мой, что естественно, то легко, — ответил попутчик, разливая кофе по чашкам.

— Обычно этими словами уговаривают девушку лишиться невинности, — заметил Федор, взял чашку и сделал глоток. — О, замечательный кофе.

— Мне тоже нравится. Нет, о невинности речь не идет. Это… ну, скажем, третья нога. Зачем России лишняя, мешающая все время нога? Нет, все равно не так, — перебил сам себя Евгений Петрович. — Суть дела в том, что Сибирь не может принадлежать никакому государству, это должна быть свободная территория для свободного освоения. Если хотите, здесь сходятся мистические линии мира. Вам ведь как будто небезразлична эта тема? Сделав Сибирь своей колонией, Россия совершила ошибку. А за подобные ошибки приходится рано или поздно расплачиваться большой кровью. По этому счету Россия платит вот уже век и все никак не расплатится.

— Понимаю, — покивал Федор, — в данном случае мистические линии мира — это как раз то, на чем специализируются американские благотворительные организации.

Евгений Петрович допил кофе и с едва заметной холодностью произнес:

— А кроме того, вам ли, Федор Михалыч, говорить о детской непосредственности, с которой вы сами решились на бегство от собственного прошлого и его долгов, выражающихся сотнями каратов?

Федор отставил чашку, внутренне заледенев. Если б было возможно, он с удовольствием дал бы в морду самому себе. Он с ужасом думал о том, что все-таки проболтался в поезде, напившись до свиней, и теперь висит на крючке у этого ловко подсекающего рыболова.

Видимо, прочитав его чувства, написанные на лице, Евгений Петрович с усмешкой сказал:

— Ничего плохого я вам не сделаю. Напротив.

Он ушел и вернулся через минуту, бросил на стол перед обмякшим Федором три тугих пачки зеленых денег.

— Ваш задаток. С собой ничего лишнего не берите, только самое необходимое. Поедем на машине, продукты и воду я загружу.

— А оружие? — спросил Федор.

— Имеете?

Федор вновь с грустью вспомнил об отцовском «Макарове» и покачал головой.

— Но, кажется, в горах водятся медведи и эти… снежные тигры, — сказал он.

— У медведей сейчас полно еды, мы им будем неинтересны, а в снега нам и залезать незачем.

— Ну что ж, — заключил Федор, вставая и рассовывая деньги по карманам, — остается констатировать, что выбора у меня нет.

Евгений Петрович звучно щелкнул пальцами:

— Кстати, этот откопанный белогвардеец, которого хоронили вчера, ваш родственник?

— Почему вы так решили? — Федор по наитию решил отпираться.

— Кровная связь — загадочная вещь. Я, видите ли, изучал дело Бернгарта. По всей вероятности, этот неплохо сохранившийся покойник носил фамилию Шергин. Ирония судьбы. Так что выбора, милый мой, у вас действительно нет.

3

Второй полк стрелковой дивизии генерал-майора Меркурьева с налета вошел в Каменск-Байкальский. Они наступали бегущим большевикам на пятки, а те оказывали ничтожное сопротивление. Это был не первый город, который части Средне-Сибирского корпуса генерала Пепеляева освобождали от Совдепа таким манером, едва ли не с песней. Поэтому объяснение этой легкости, с которой выбивали красных, знали все: у товарищей были другие заботы, когда приближались белые войска, — они «подавляли контрреволюцию» внутри города.

Где-то на окраинах еще звучали выстрелы, но в центре уже успокоилось. Сновали туда-сюда солдаты, подыскивая временное пристанище себе и офицерам. Невдалеке мирно грохотало — что-то ломали с веселой бранью. Кое-где в окнах шевелились занавески, выдавая присутствие городских обитателей и их робкие попытки узнать, чем кончилась перестрелка.

— Глядите-ка, Петр Николаевич, — радостно возгласил поручик Шальнев, появившийся из-за угла дома, — кто-то тут еще влачит существование. Не всех в расход пустили.

— Плохая шутка, поручик, — ответил Шергин, заряжая обойму своего кольта. — Где ваша рота?

— А вот, слышите, — ухмыльнулся Шальнев, — продовольственный склад открывают. Поглядим, что там красные для нас припасли.

— Идите туда и, если обнаружится спирт, поставьте охрану.

— Слушаюсь, господин капитан. Только… — Он замялся.

— Что?

— Вы же знаете, Петр Николаевич… — Поручик нервно дернул щекой. — Возле гимназии уже нашли гору трупов. Я еще не видел, мне доложили. У всех изуродованные лица… там есть совсем дети.

— Знаю, — отрезал Шергин. — Но если каждый раз, натыкаясь на зверства красных, солдаты будут напиваться, то очень скоро армия превратится в сборище ни на что не годных пьяниц. Идите, поручик, — добавил он мягче, — выполняйте приказ.

Козырнув, Шальнев убежал бодрой рысцой. Шергин направился к видневшейся впереди площади. Городишко был дрянной, грязный, дома сплошь деревянные, настил мостовой давно прогнил и разъезжался под ногами. На самой площади красовалось двухэтажное каменное здание с облупившейся краской и частично осыпавшейся лепниной — бывшее уездное собрание либо дом городского головы. Из окна на улицу выбрасывали бумажный хлам, оставшийся после совдепа, а в парадную дверь заносили несгораемый сейф подполковника Борзовского. Здесь же должен был разместиться штаб полка. На церковной колокольне робко затрезвонило.

— А, ну наконец-то хоть кто-то нам рад!

Шергина чуть не сбил с ног Ракитников, командир одного из батальонов полка. Выругавшись по матушке, он мрачно посмотрел на капитана и зло сказал: