— Ну вот тебе и ответ, — медленно произнес отец. — Деда в тридцать пятом арестовали, двадцать лет в лагерях сидел. Вышел, женился.
После этого разговора Федор долго не мог успокоиться, ходил по дому мрачный, как зверь по клетке.
— Не мельтеши, Федька, — не стерпел дед Филимон, читавший газету «Алтайский коммерсантъ». — Басурману спать не даешь. Чего мутный такой?
— Так, — ответил Федор, — размышляю о роли мистики в жизни человека.
— Ну, на это я тебе вот что скажу. — Дед сложил газету и снял очки. — Ты бы бросил это занятие. Потому как у энтой мистики одна задача — доводить человека до психбольницы.
— Вот это я и пытаюсь как раз понять — куда она меня заведет.
Слишком очевидным для него становилось день ото дня противоборство мистических стихий, столкнувшихся в той точке жизненного пространства, которое носило имя Федор Шергин. Разумеется, о совпадениях и случайностях, даже тех, что превращаются в закономерность, речь давно уже не шла. Вопрос стоял по-другому — почему все эти неслучайности последнего времени тянули его, будто две спортивные команды, перетягивающие канат, в разные стороны. Одна команда притащила его в Золотые горы и всячески подбивает на некие действия и разыскания, интригуя собственной же семейной историей. Другая противилась этому, пыталась запутать или запугать его при помощи местного фольклора и злых духов. Сказать, что ему нравится быть безучастным свидетелем перетягивания себя, Федор не мог. Вероятно, подумал он, можно попробовать сделаться свидетелем небезучастным. Эта мысль сперва показалась ему странной, а затем бессмысленной. Ведь, если уж на то пошло, мистическим стихиям вовсе незачем всякий раз предупреждать его о своем вмешательстве, и тщетно было бы отделять личные порывы от скрытых воздействий со стороны. Тем более когда то и другое совпадает.
В этом Федор окончательно убедился на следующий день, когда ему сделали интересное предложение, от которого он при всем желании не смог бы отказаться. На пыльной улице поселка рядом с ним притормозил темно-серый джип, из окна высунулось приветливо ухмыляющееся лицо попутчика в черных очках.
— А мы с вами, оказывается, снова соседи, Федор Михалыч не Достоевский.
— Наслышан, — лаконично отозвался Федор и почему-то подумал, что для самого Евгения Петровича это соседство не было такой уж неожиданностью.
— Прокатиться не хотите? — попутчик спустил очки на кончик носа и добавил заговорщицки: — Есть дело.
— Ловись, рыбка, большая и маленькая? — спросил Федор, не убавляя шага.
— Что-то вроде. Так, что, хороший заработок вас не интересует? Предупреждаю — очень хороший.
— Что нужно делать? — поразмыслив, спросил Федор.
— Всего лишь прогуляться в горы на несколько дней.
Федор подумал еще немного и выставил встречное предложение:
— Я буду иметь с вами дело только в том случае, если вы оставите в покое ту девушку, к которой приставали вчера.
— Ах, вот оно что! — со смехом сказал Евгений Петрович. — То-то я думал, что это вы смотрели на меня с таким зверским выражением. Уверяю вас, у меня нет на эту барышню никаких видов.
— Рассказывайте, — не поверил Федор.
— Да сядьте вы наконец в машину. На нас уже глазеют со всех сторон.
Федор продолжал идти по улице.
— Ну хорошо, обещаю. Я оставлю ее в покое.
Федор открыл дверцу и с непроницаемым видом поместился на заднем сиденье.
— Тем более что мне это ничего не стоит, — добавил Евгений Петрович, выруливая на соседнюю улицу. — Неужели вы еще не поняли, что она ведьма?
— Кто? — тупо спросил Федор.
— Ваша милая недотрога Аглая.
— А откуда вам известно, что она недотрога? — хмуро осведомился Федор. — Вы что, пытались?..
— Да успокойтесь, не пытался. Разве вас она еще не окатывала своим ведьминским взглядом, от которого чувствуешь себя ушибленным дубиной промеж глаз?
— Окатывала, — со вздохом признался Федор.
— Ну вот видите. Поменьше ходите за ней по пятам, — посоветовал Евгений Петрович, — может, тогда вам повезет больше.
— Может, — эхом повторил Федор. — Только она не ведьма. Она дикарка. Ладно, давайте поговорим о горах, — морщась, как от зубной боли, предложил он.
— Так я об этом и говорю. Исчезнуть на несколько дней — самое лучшее средство привлечь к себе внимание женщины. Запомните это, юный Вертер.
— Да, — подумав, сказал Федор, — пожалуй, вы правы.
— Значит, договорились.
Джип выехал из поселка и по бездорожью покатил в степь.
— Куда это мы едем? — спросил Федор.
— Приглашаю вас к себе в гости.
— А, швейцарское шале.
— Уже видели? Неплохой домишко.
— Ваш?
— Ну что вы. Зачем мне дача в этой глухой степи?
— Не такой уж глухой, получается. Знаете, Евгений Петрович, в последнее время меня все здесь буквально настораживает.
— Даже сейчас? — поинтересовался попутчик.
— Еще бы. Вы ведь ни за что не скажете мне, что вам понадобилось здесь и какие у вас дела в горах.
— Это точно, — рассмеялся Евгений Петрович, — не скажу. Но, если хотите, могу намекнуть.
— Сделайте одолжение. Как-то не хочется играть вслепую. Вдруг вы всего-навсего браконьер и идете бить несчастных зверушек из Красной книги?
— До зверушек мне нет дела. Намекаю: с нами пойдут еще двое с базы «Беловодье».
Федор расхохотался.
— Так эта тема и у вас животрепещет? Хотите искать тайные тропы Бернгарта?
— Почему бы и нет?
Посерьезнев, Федор произнес скучным тоном:
— Мое условие: задаток сразу. Половина всей суммы. Не хочу, знаете, остаться ни с чем, когда вы отыщете путь в страну счастья и пожелаете пополнить число ее блаженных обитателей.
— Будет вам задаток. Прямо сейчас.
Машина въехала во двор дома и, миновав травянисто-цветочные неухоженные куртинки, встала у гаража.
— Прошу.
Хозяин распахнул дверь пряничного домика. Федор ожидал увидеть внутри интерьер, соответствующий наружности, но пустынность дома слегка разочаровала его. В небольшом холле возле стен помещались нераспакованные чучела мебели, с потолка на длинном проводе свисала голая лампочка. В одной из комнат, очевидно, гостиной, стояли два плетеных кресла и маленький столик. На нем вверх обложкой лежала раскрытая книга. Федор прочел заглавие: «Конец истории».
— Знаете, по-моему, Фукуяме при всей экстравагантности его идей, кстати, думаю, заимствованных, не хватает одной важной вещи, — сказал он, кивнув на книжку. — Он не учитывает мистических влияний.