— Если уж все так серьезно, надо по крайней мере устроить испытание вер, как князь Владимир. Чин по чину. Почему христианство, а не, к примеру, буддизм?
— Да все просто. Не только вера дает силу народу, народ тоже дает силу своей вере. А русские очень крепкий и сильный народ.
— Летать рожденный не будет ползать, — согласился Федор.
— Но сейчас русским нужно много силы, чтобы выжить. Слабых всегда пытаются добить. А где ее взять? Да там же, где и раньше.
— Может, хоть для порядку в мечеть к братьям-мусульманам наведаться? — торговался Федор.
— А чего туда наведываться, — пожала плечами Аглая. — Если бы князь Владимир принял ислам, мы бы с тобой сейчас жили в разных государствах, наверняка не соседних, и говорили бы на разных языках. Может, и взрывали бы друг друга.
— Да, трудное положение. Но ничего, и не такие передряги бывали, — бодро заверил Федор.
Аглая внимательно посмотрела на него, не останавливаясь, и тут же отвернулась, опустила голову.
— Эй, — позвал Федор, — так ты со мной?
— Конечно, с тобой. Один заблудишься, — насмешливо ответила она, блеснув в его сторону глазами.
Наутро Федора разбудило конское ржание у окна. Разлепив веки, он увидел рыжую лошадиную морду, просунувшуюся в открытую форточку и жующую листья домашнего вьюнка. В испуге Федор попытался набросить на нее одеяло, но промахнулся и повалил с подоконника цветочные горшки. Лошадь закивала головой, разразилась недовольным ржанием.
— А ну не ори тут! — погрозил ей Федор, в спешке натягивая брюки.
Дверь в комнату распахнулась, на пороге возник дед Филимон, из-за него выглядывала Аглая.
— Чего буянишь-то? — поинтересовался дед.
Федор, вдруг засмущавшись, торопливо надел рубашку, застегнулся.
— А вы-то чего? Врываетесь… Лошади какие-то… — Он оглянулся на окно, но наглой морды уже не было.
— Ты ж в поход собрался, — ответил дед, — а все дрыхнешь. Вон, Аглайка прискакала.
Федор посмотрел на часы — они показывали половину пятого.
— Да, — медленно сказал он и потер висок, — если девушке приспичивает в полпятого утра идти со мной в поход, это что-нибудь да значит.
Аглая громко и выразительно фыркнула.
— В горах нет уличных фонарей, надо пользоваться солнечным светом. А солнце давно в небе.
— Чья это лошадь? — В мысли Федора закралось не очень приятное подозрение.
— На ближайшее время — твоя.
— Ох, нет, — простонал он.
— Да, — улыбнулась Аглая. — Готовь свое седло к долгому массажу.
Федор на мгновение одеревенел от изумления.
— Где ты набралась этого вульгарного цинизма?
— Ты просто плохо меня знаешь, — ответила она, исчезая. — Даю тебе на сборы пятнадцать минут.
— Во так вот, — сказал дед, двинув головой. — Понял, Федька?
— Тоже мне, командирша нашлась, — крикнул Федор в окно.
— И штаны застегни, — сурово добавил дед. — А девку мне чтоб не обижал.
Суетливым движением Федор подтянул молнию на брюках.
— Обидишь ее, как же, — пробормотал он.
…Пять часов спустя позади осталось горное ущелье с ручьем, по которому перешли на другую сторону Курайского хребта. Федор взмолился:
— Все. Перерыв на обед.
— Натрудил мозоль?
— Целых две.
— Говорила же тебе, сиди ровно и держись ногами. А ты прыгаешь на лошади, как бурдюк.
— Да лучше сидеть на электрическом стуле, чем на этой скотине, — вспылил Федор.
Аглая подъехала ближе и вдруг хлестнула сорванной веткой по крупу его лошади.
— Догоняй!
Она понеслась галопом. Кобыла Федора, резко сменив скорость с первой на третью, поскакала следом, отставая на полкорпуса.
— Ты что делаешь?! Я же упаду! — завопил Федор, прижимаясь к холке лошади.
— А как еще быстро научить тебя держаться в седле? — крикнула Аглая и направила своего чалого жеребца наискосок через мелководную речку. В фарватере поднятых брызг вздымала воду и его каурая кобылка.
Федор, крепко облепив лошадь руками и ногами, отдался на волю судьбы.
Когда он почувствовал, что кобыла пошла медленнее и тяжелее, вокруг был лиственничный перелесок, покрывающий горный склон. Узкая дорога забирала вверх и терялась в свиристящих зеленых дебрях.
— Сколько это мы отмахали? — спросил он удивленно.
— Километров восемь. Хочешь передохнуть?
Федор распрямил спину, проверил свои ощущения и с содроганием ответил:
— Я не смогу с нее слезть. Кажется, я прирос к этой скотине. Даже страшно подумать, что ждет меня на земле.
— Вот и хорошо. Едем дальше.
— Дорогая моя Аглая, — с мукой в голосе произнес Федор, — тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты изверг? Извергиня.
— Первый раз слышу.
Федор стоически превозмогал себя еще пару часов, периодически принимаясь разминать затекшие плечи и седалище: крутил поочередно руками и пытался вставать в стременах.
— Что ты делаешь? — спросила Аглая, наблюдая за его телодвижениями.
— Даю роздых мозолям, — ворчливо ответил Федор.
За эти два часа вокруг сменялись разнообразные картины: сосновые боры, светлые кедровые редколесья, ковыльные степи, кормящиеся стада овец и дремлющие возле них пастухи, альпийское разноцветье, гудящее шмелями и завораживающее красками. В конце концов Федора начало клонить в сон. Он уткнулся лицом в гриву кобылы и вдруг осознал, что сидит в густой лесной траве, прислонившись к стволу дерева, а нос ему щекочут мелкие листья соседнего кустарника. Лошади паслись неподалеку, Аглая раскладывала на земле самобранку.
— Как это я? — встряхнулся Федор и тут же пожалел, что сделал это. Все тело, до самой мелкой косточки, ныло и жаловалось, не желая больше совершать какие-либо движения. Да и без движений все мышцы пели на разные лады, выводя грустную, очень несчастную мелодию боли.
— Лошадям тоже нужен отдых, — флегматично объяснила Аглая.
— А-а, — сказал Федор и подумал, что нужно бы оскорбиться, но не стал — не было сил.
Он принялся молча насыщаться. Не хотелось тратить усилия на разговор, и вскоре Федор обнаружил, что ни ему, ни Аглае затянувшееся молчание не в тягость.
— Хорошо, когда людям есть о чем молчать, — заметил он, жмурясь на пробившееся сквозь сосновые лапы солнце. — Между прочим, это важный показатель психологической совместимости.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Просто хочу, чтобы ты имела это в виду.