— Ты что, пустила Пинн к себе на квартиру?
— Вот именно.
— Как ты могла — не спросив меня?
— А почему это тебя волнует? По-моему, ты не так уж часто к нам наведываешься. Я здесь живу, это мой дом…
— Мой тоже. Я за него плачу, черт возьми.
— Да? И поэтому считаешь его своим? Кстати, я вспомнила: есть еще третья вещь — тебе тоже не поправится. В октябре повышают плату за квартиру, почти в два раза.
— А ты как будто рада! Но послушай, что это за дурость насчет Пинн? Она там случайно не подслушивает под дверью?
— Успокойся, она уже в своей комнате. В конце концов, Пинн моя подруга. Знаешь, как она мне помогает!
— Не знаю и знать не хочу. Завтра же скажешь ей, чтобы она выметалась. Пока она не уйдет, ноги моей тут больше не будет, так что выбирай! Черт возьми, ты хочешь, чтобы я тут был с тобой, а она бы бродила, где ей заблагорассудится, подслушивала, подсматривала?
— Господи, да теперь-то какая уже разница?
— Ты это нарочно сделала, чтобы меня позлить. И нарочно ушла с работы.
— Может, и так. В конце концов, пора что-то менять.
— Скажи своей подружке, чтобы завтра же убиралась ко всем чертям, не то я сам ей скажу.
— Она мне, между прочим, деньги платит. Хотя как хочешь, дело твое. Только тебе придется удвоить мне содержание. Да что я говорю, удвоить — утроить!
— Ты же знаешь, я не могу.
— Откуда мне знать, ты мне своих банковских счетов не предъявлял.
— Господи, Эм, поставь же себя на мое место.
— Чего ради? Мне вон зубы надо лечить, и то тебе денег жалко.
— Мне не жалко, у меня их просто нет. Тем более сейчас. Харриет тоже приходится экономить…
— Я тебе уже говорила, не хочу даже слышать это имя. Экономит она! Представляю, как-то она, бедненькая, перебивается без золотого сервиза и без третьего автомобиля.
— У нас всего один автомобиль…
— Знать ничего не желаю ни про вас, ни про ваш автомобиль!
— Ну хорошо, с зубами, наверное, надо что-то делать, но не все же сразу…
— Господи, какой жмот! Скажи, ты хочешь, чтобы я выглядела по-человечески, или не хочешь?
— Мне все равно, как ты выглядишь. Мы с тобой так близки, что это не имеет никакого значения.
— По-твоему, кроме тебя, на меня никто и смотреть не должен? Или ты боишься, как бы кто-нибудь на меня глаз не положил?
— Эмили, прекрати.
— В конце концов, зубы не только для красоты. Ими еще, знаешь ли, кушают! Пережевывают пищу.
— Я уже говорил: если тебе действительно что-то нужно…
— Кстати, к вопросу о том, что мне нужно: скоро ли я куда-нибудь поеду? Или в этом году каникулы мне опять не светят? Когда я, наконец, увижу Париж?
— Слушай, заткнись, а?
— И пора сменить обивку на мебели.
— Смотри лучше за своими котами, пока они не изодрали весь дом в клочья.
— У них, может, разрушение единственная радость в жизни. И мне тоже скоро ничего другого не останется.
— Давай составим список…
— Видала я твои вонючие списки. Дойдешь до середины и норовишь поскорее слинять — от расстройства чувств. Я тебя предупреждаю, героический период у меня кончился. Это раньше я старалась, затягивала пояс так, что дальше некуда. Еще и радовалась, как последняя дура, — как же, пострадать ради великой любви! Все, баста. Больше такого не будет.
— Чего ты от меня хочешь? Знаешь ведь, как мы с тобой запутались.
— Так пора уже выпутываться, ты не находишь? А на всех остальных мне плевать, пусть катятся к чертям собачьим. Спрашиваешь, чего я хочу? Хочу наконец чувствовать себя спокойно и уверенно. Ты платишь за квартиру — замечательно. А что будет, если завтра ты угодишь под автобус? Нарочно держишь меня на поводке, чтобы я сидела смирно и пикнуть не смела.
— Это неправда. Ты прекрасно знаешь, я был бы рад…
— …чтобы я убралась в какую-нибудь Австралию и там сгинула? Сейчас, разбежалась.
— Я совсем не то хотел…
— Даже думать боюсь о будущем, ты понимаешь? А мне нужна уверенность в завтрашнем дне. Надоело жить подачками.
— Какими подачками, о чем ты говоришь? Я выплачиваю тебе постоянное содержание…
— Угрохала на тебя всю свою жизнь! О Боже, мне тридцать один год, а я трепещу от страха перед бедностью и старостью. Вот до чего ты меня довел!
— Ты прекрасно знаешь, что твое финансовое положение совсем не…
— Ага, сидеть в дерьме по уши и не высовываться — замечательное положение! Я хочу дом. Да, хочу, чтобы ты купил мне дом.
— Но ты же знаешь, сколько сейчас стоит недвижимость.
— Продай что-нибудь. Продай ту свою буржуйскую недвижимость, пускай твоя матрона поживет для разнообразия в квартирке.
— Прошу тебя, Эм, перестань, пожалуйста! Нельзя же так, каждую неделю одно и то же, слово в слово…
— Таких слов я тебе раньше не говорила. Не забудь: во-первых, я ушла с работы, и во-вторых, я уже сыта по горло…
— Ну, прошу тебя. Когда ты начинаешь так говорить, мы оба тут же заводимся — будто машины, а не люди.
— Ну и что? Мы и раньше заводились, и заводили друг друга — а как нам, двум машинам, было хорошо!
— Ложись спать, а?
— Может, лучше в гроб? А что, я бы рада. А уж для тебя-то какое облегчение, представляю!..
— Что ты несешь, прекрати.
— Спать он меня укладывает! Дудки, мы теперь с тобой оба не уснем.
— Послушай, малыш, мне завтра на работу.
— Ой, не смеши меня! Сидеть трепаться с женщинами про их сексуальные проблемы — это ты называешь работой? Где бы мне найти такую работу!
— Ради бога, умолкни.
— Ага, уснуть хочешь, чтобы я опять осталась наедине со своими мыслями? Нет уж, не выйдет.
— У меня тоже мысли…
— Зачем вообще спать, когда и тут и там один кошмар и ад?
— Мы вместе с тобой в этом аду, будем же милосердны друг к другу.
— Я девять лет была к тебе милосердна. Вот за то и получила по зубам.
— Что могу, я делаю для тебя.
— Смотрите, какой он великодушный! Делает, что может! Ничего, скоро мы посмотрим, что ты «можешь» и что «должен». Чтобы заставить жлоба заплатить по счету, на него надо как следует надавить. Вот ты мне скоро и заплатишь. По-моему, самое время.
— Могу предъявить тебе свою банковскую книжку…
— А я вообще не про деньги. Я про все, что ты мне должен, про плоть и кровь. Боже, во что я с тобой превратилась! Даже не верится, что это я. Такая стала скромница, смиренница — что ж тут удивляться, что ты меня разлюбил. Ничего, немножко насилия — и я, может, еще вернусь к реальности.