— Вы читали Данте?
— Да.
— Guarda е passa [88] .
— Нет, — сказал священник, — нет.
Отец Бернард встряхнул тщательно расчесанными волосами (он причесался в коридоре, прежде чем войти в номер), ноздри его раздулись, щеки запылали. Он поднял руку, словно защищаясь, и как будто хотел щелкнуть пальцами, но ничего не сказал и продолжал глядеть на философа.
Розанов сказал:
— Давайте не будем об этом. Я позвал вас, потому что хотел попросить об одолжении. Я вас не задержу надолго.
— Да?
Отец Бернард ощутил разочарование. Он ожидал еще одной философской дискуссии и уже собрался сказать, что не любит думать на ходу. Ему понравилось изображать юношу, беседующего с Розановым-Сократом. Он надеялся, что такие беседы станут регулярными.
— Мне придется вернуться в Америку раньше, чем я ожидал.
— О, как жаль…
— Как вы, возможно, знаете, а возможно, и нет, моя внучка Хэрриет Мейнелл скоро поселится в Эннистоне.
— Да? — Отец Бернард понятия не имел, что у Розанова есть внучка.
— Я бы хотел, чтобы вы за ней приглядывали.
Отец Бернард тут же встревожился. Он представил себе грудного ребенка. В любом случае — заботы, беспокойство, опасность.
— Сколько ей лет?
— Семнадцать, кажется. Может быть, восемнадцать. Она была в пансионе.
— И что я должен делать? — Теперь отец Бернард представил себе шумного американского подростка. Надо не терять самообладания и быстро отказаться.
— Просто видеться с ней, знать, чем она занимается.
— И все?
— Да, с ней будет компаньонка.
— Компаньонка?
— Да, горничная, служанка. Они будут жить в Слиппер-хаусе. Это павильон, или назовите как хотите, в саду Белмонта, дома миссис Маккефри.
Отец Бернард кивнул. Слиппер-хаус знали все. Но священника это не успокоило.
— Чем она будет заниматься?
— Что вы имеете в виду?
— Как она будет проводить время? Она будет работать, искать работу, учиться или?..
— Я хочу, чтобы она в дальнейшем поступила в английский университет, но ей может понадобиться… руководитель, что-то вроде наставника — вы сможете взять эту роль на себя?
— Нет! — лихорадочно воскликнул отец Бернард, — То есть я хотел сказать — что она изучает?
— Точно не знаю. Что-то гуманитарное. Может быть, вы с ней это обсудите?
— А разве вы сами не собираетесь с ней это обсуждать? — спросил священник.
— О, я с ней, конечно, поговорю, но, полагаю, мы ничего не решим. Она еще очень молода. Нужно многое узнать… я имею в виду, о ее способностях, желаниях… и о… вступительных требованиях университета… Вы сможете этим заняться?
— Вряд ли, — ответил священник. — Хотя, может быть, и смогу.
— Вы только проследите, чтобы она что-нибудь читала и не тратила времени даром. Я вам буду платить, разумеется.
Отец Бернард уставился на большое костлявое лицо философа, крупный, властный нос, влажные обвисшие губы, желтые, налившиеся кровью белки глаз. Философ с копной всклокоченных, жестких, чуть вьющихся седых волос, с плоской макушкой, был похож на очень старого генерала, русского генерала. Было немыслимо заподозрить его в хамстве. Эти его идеи рождались из безумного солипсизма, из огромной пропасти, отделявшей его от мира.
— Не надо мне платить, — сказал отец Бернард. — У меня есть жалованье, у меня есть обязанности, которые я выполняю или не выполняю. Я готов внести эту девочку в список своих обязанностей, вот и все. Я поговорю с ней, узнаю, к чему у нее способности, и, если нужно, найду ей преподавателя, наверное… но не ждите от меня слишком многого, я не могу нести ответственность за… если я вам буду писать, вы будете отвечать на мои письма?
— Насчет девочки — да.
Отец Бернард едва не затопал ногами в отчаянии.
— Но вы будете…
— В экстренных ситуациях можете звонить по телефону оплаченным вызовом — это значит, что за разговор буду платить я.
— Но…
— Мне будет спокойней, если кто-то сможет за ней приглядывать. Я видел вас как… нечто вроде наставника… но если вы сможете просто… по вашему усмотрению. Я вам чрезвычайно благодарен. Когда она приедет, я дам вам знать.
Отец Бернард беспомощно откинулся на спинку кресла. Теперь ему пришло в голову, что девушка может послужить связующим звеном между ним и философом. Разве он не хочет, чтобы такое звено существовало? Конечно, хочет. Но такая ответственность, такая ноша, способная поглотить не известное заранее количество его времени… семнадцатилетняя девушка… а если случится что-нибудь ужасное…
— Ладно, хорошо, — сказал он.
— Значит, договорились, — Розанов принялся перекладывать книги и бумаги, явно давая понять, что разговор окончен. Он добавил: — Если вам придется звонить, а я надеюсь, что до этого не дойдет, не забудьте учесть разницу во времени с Америкой.
Отец Бернард встал. Он сказал:
— Мне бы хотелось опять с вами побеседовать.
— О чем?
— О чем угодно. Так, как мы беседовали на общинном лугу. Или вы меня просто экзаменовали на роль наставника?
— Я… нет… то было совершенно другое.
Воцарилось молчание, во время которого отца Бернарда обуревало почти непреодолимое желание сказать еще что-нибудь про Джорджа.
Розанов сказал:
— Я уверен, вам нужно подумать о том, чтобы оставить сан.
— Почему?
— Разве это не будет честнее? С вашими убеждениями вы, Должно быть, чувствуете себя в ложном положении, живете ложью. Вы ведь приносили обеты. Разве вы их не нарушаете?
— Ну, в наше время люди довольно спокойно относятся к…
— Но вы ведь что-то обещали?
— Я клялся, что верую в Тридцать Девять Статей [89] .
— Но это же старомодный реалистический теизм! Разве вы в них верите?
— Нет.
— В чем вы еще клялись?
— Повиноваться епископу.
— Повинуетесь?
— Нет.
— Тогда что вам ваши священные обеты? — Эта фраза вышла у Джона Роберта странно, помпезной впечатляюще, — Как вы можете так жить?