— Сомневаюсь, что я вообще способен вам помочь, но тем не менее… поскольку все это связано с моим отцом… я считаю, что нам лучше не разговаривать.
— А с кем еще я могу разговаривать? У тебя же есть особый долг, особые обязательства. Ты — единственный, кто может понять все это. Ты должен помочь мне разобраться, никто другой не сможет. Я хочу рассказать тебе все о себе и о ситуации… и тогда я смогу принять правильное решение. Разве ты не хочешь, чтобы я сделала это?
— Да, но…
— Неужели тебя даже не интересно?
Стюарт задумался.
— Нет, интересно. Но интерес такого рода — низкий, отвратительный инстинкт, и я не могу идти на поводу у него.
— Ты считаешь, что нехорошо представлять себе страдания других людей?
— Ничего хорошего из того, что вы мне расскажете, не получится.
— Откуда ты знаешь, почему ты так уверен, почему не попробовать, чего ты боишься?
— Я предвижу все отрицательные последствия, каких, вероятно, не видите вы. Мы с вами вообще не должны говорить об этом…
— Как ты можешь быть таким холодным и бессердечным?
— Вы придумали этот разговор как средство, как способ отложить признание Томасу.
— Ты намекаешь, что, если я сама не признаюсь Томасу, это сделаешь ты?
— Нет. Я ему ничего не скажу.
— Никогда?
— Это бессмысленный вопрос, поскольку Томас так или иначе скоро все узнает. Отец вполне может ему сказать. Но лучше вам сделать это самой. Секрет открылся, перестал принадлежать только вам двоим, и, скорее всего, он начнет распространяться…
— Я думаю, Эдвард способен рассказать Томасу. Или эти дьяволицы из Сигарда начнут сплетничать. Но… это не имеет значения… у меня есть ощущение, что он уже знает…
— Вы так думаете?
— Нет, он не знает, но ты же говоришь, что это неизбежно, и тут никуда не денешься… Я хочу понять, что я совершила. Об этом я и хочу поговорить с тобой… и обо всем, что это значит. Как я могу судить? Мне нужен ты, нужна твоя помощь, я прошу тебя помочь мне. Я хочу исповедаться, хочу выплеснуть все перед тобой.
— Я понимаю. Но такой «выплеск» вам как раз и не поможет. Если рассказать все мне, не будет никакой пользы. Это просто отвлекающий маневр, еще один эмоциональный опыт, способ протянуть… продолжить… ваши отношения… Идите к Томасу. Если вы хотите, чтобы все было ясно и по-настоящему, откройтесь ему. Вы жили словно во сне…
по крайней мере, мне так кажется. Пока не поговорите с Томасом, вы не поймете, чем занимаетесь. Как только вы ему все расскажете, вы станете другим человеком.
— Вот этого я и боюсь.
— Этого боится только часть вас. На самом деле вы хотите стать другим человеком, прекратить обман…
— Ты, похоже, думаешь, что женщина не может любить никого, кроме своего мужа. Ты считаешь, что всякая другая любовь ничего не стоит. Но именно эта любовь, возможно, самое ценное, что есть в мире. И так происходит всегда. Ты хочешь разлучить меня с твоим отцом. Тебе отвратительна наша связь. Неужели ты не можешь быть объективным?
— Да, меня от этого тошнит, — ответил Стюарт, — но дело не в этом. Дело в том, что нужно говорить правду. Если человек лжет, а тем более — лжет постоянно, он постепенно теряет связи с реальным миром. Теряет способность понимать. На мой взгляд, хотя мой взгляд и не имеет значения, ваша связь с моим отцом — это неправильно. Нужно думать о Мередите и…
— Не надо быть низким, не надо быть грубым и невоспитанным! Ты злопамятен… ты не понимаешь, как ты смеешь…
— Ну хорошо, не смею. Я прошу прощения за то, что сказал вам, будто ваши отношения с моим отцом — это неправильно. Ложь — это неправильно. Только когда все делается в открытую, вы можете понять, что сделано и что делать дальше. Рассказывать об этом мне не нужно, это только ради острых ощущений. Вы хотите отвлечься, как ходят в кино, чтобы забыть о неприятностях. Это фантазия.
— Ты называешь фантазией мое желание открыться тебе?
— Да. Это невозможно и этого не будет. Истина возникнет только с Томасом, а не со мной. А это — лишь создание некой эмоциональной атмосферы, что-то вроде беспокойной псевдосвязи…
— Понятно… ты боишься эмоциональных отношений со мной. Ты чувствуешь, что тебе грозит опасность?
— Нет, я чувствую, что опасность грозит вам.
— Ты себе льстишь. Ты думаешь, я могу влюбиться в тебя?
— Нет, конечно нет! Я хочу сказать, что для вас это станет своеобразным наркотиком — бесконечные разговоры с кем-то. С кем угодно.
— Это похоже на психоанализ!
— Это не принесет вам пользы. Просто продолжение сна, неправды, откладывание на потом того, что необходимо сделать сейчас.
— Ты думаешь, я доставлю тебе беспокойство.
— Нет!
— Ты сам сказал про беспокойную связь.
— Пожалуйста, давайте не будем спорить в такой манере…
— Я не спорю, споришь ты. Я ищу помощи. Ты воздвиг вокруг себя нечто удивительное, нечто вроде вакуума… Что же ты теперь сокрушаешься, что в него устремляются люди со своими болями? Неужели таково твое представление о святости — отталкивать страждущих? Или ты вознесся слишком высоко?
— Все дело в том, что это… что вы…
— Я — что? Такая особенная? Может, это искушение?
— Нет. Вы знаете, что я имею в виду. Давайте прекратим разговор, сплошная путаница и хаос.
— Ты ненавидишь хаос. Там, где есть люди, всегда хаос.
— Послушайте, это связано с моим отцом. Я не могу обсуждать его… его…
— Приключения.
— С вами. Это неприлично.
— Мне нравится твой словарь.
— Ему бы это… не понравилось. И совершенно справедливо. Это достаточная причина для того, чтобы я попросил вас уйти.
— Я бы хотела узнать и другие причины.
— Вам нужна нервная эмоциональная сцена, игра на нервах, а это ни к чему.
— Ты так стараешься не повредить отцу, почему же ты тогда поехал с нами в машине?
— Это было ошибкой, — сказал Стюарт. — Я сожалею. Мне хотелось поскорее оттуда уехать.
— Ошибки не остаются без последствий. Ах, Стюарт, помоги мне немного, любая малость мне поможет! Не будь таким жестоким. Мне нужно то, что ты способен дать. Мне нужно некое отпущение… нет, прощающее понимание, сострадание…
— Я испытываю к вам сочувствие.
— Это уже кое-что.
— Но я не могу вам помочь. Пожалуйста, не просите у меня ничего, здесь неподходящее место.
— Значит, ты не в силах помочь тому, кто сходит с ума от отчаяния?
Стюарт подумал.