— Вот как, — удивился Эдвард, — она их опубликовала? Я не видел…
— Отрывок напечатали в газете. Кто-нибудь тебе покажет.
— Меня в последнее время никто не мог найти. Так ты, наверное, скоро вернешься в Сигард?
— Нет. Но из Лондона я уезжаю.
— И куда?
— В Париж.
— В Париж?
— Да. Я там никогда не была.
— Но, Илона, ты не можешь ехать в Париж одна. Я поеду с тобой.
— Я еду не одна.
— Илона… Чем ты занималась после приезда в Лондон? Ты нашла работу?
— Да. Устроилась танцовщицей в Сохо.
— Ты хочешь сказать…
— Да, я стриптизерша.
— Как ты можешь?
— Очень легко. Ты должен прийти и посмотреть на меня. Не надо пугаться. Вот, возьми карточку. Это называется «Мезон карре». Это работа, мне же нужно как-то зарабатывать деньги, я не могла вернуться и сказать, что у меня ничего не получилось. А я только и умею, что танцевать и делать бижутерию.
— Да, танцевать… — Эдвард вспомнил то, что видел в священной роще. — Ты замечательно танцуешь.
— Откуда ты знаешь?
— Ты должна найти настоящую работу, на настоящей сцене, в балете или…
— Для балета уже поздно. Может, потом я найду другую работу. В Сохо много чего случается.
— Но ты специально поехала в Сохо?
— Я вообще-то ничего специально не делала. Я думала, Дороти поможет мне получить работу на каком-нибудь ювелирном производстве. Она всегда меня любила. Но когда я приехала, ей стало хуже. Это так печально… Мы, конечно, знали, что это должно случиться, но я не ожидала.
— Бедная Илона.
— Она была такая милая.
— Не плачь, мне так больно видеть, как ты плачешь.
— О, со мной столько всего случилось…
— Что еще?
— Эдвард, ты знаешь, что притягивает полтергейсты?
— Что? Да, знаю.
— Так вот, я больше не смогу их притягивать.
— Ах, моя дорогая, — сказал Эдвард.
Он все понял.
— Понимаешь… Я просила тебя присмотреть за мной, но ты не захотел… Теперь это сделает кто-то другой.
Из глаз Илоны потекли слезы. Губы ее были влажные, и она вытерла подбородок платком. Выглядела она беззащитным ребенком, как прежде.
Эдвард снова вскочил. К неудержимому желанию прижать ее к себе и защитить примешивалось ужасное безнадежное раскаяние. Он застонал при мысли о том, какие страдания это принесет ему в будущем, и сказал вслух:
— Нет, это слишком, это слишком!
Он стоял рядом с Илоной ломая руки.
— Да не волнуйся, — проговорила Илона. Она уронила на пол мокрый платок и попыталась утереть слезы тыльной стороной ладони. — Я в порядке. На следующей неделе уезжаю в Париж с Рикардо, он тоже из нашего стриптиз-шоу.
— Но там, наверное, ужасные люди.
— Нет, Рикардо не такой, он нежный… Он, вообще-то, театральный человек…
— Видимо, итальянец.
— Нет, он из Манчестера. У него было ужасное детство.
— Илона, мне так горько.
— Не стоит. И там вовсе не ужасные люди. Там всякие люди. Все случилось так, как и должно было случиться, и я довольна тем, как все сложилось.
— А матушка Мэй и Беттина?
— Я им не нужна. Они сильные. Теперь я должна идти своим путем. Конечно, когда-нибудь я навещу их.
— Дорогая Илона, милая сестренка, я бы хотел, чтобы ты позволила мне помочь тебе сейчас! Я так несчастен. Мне нужно кого-то любить, о ком-то заботиться. Не уезжай с Рикардо, останься со мной.
— Нет-нет, из этого ничего не выйдет. Слушай, мне скоро нужно уходить на репетицию. Я с тобой свяжусь, как только вернусь. Понятия не имею, когда это будет, и мне придется найти какое-то другое жилье, но я тебя найду.
Илона поднялась и двинулась к двери. Эдвард последовал за ней.
— Мне страшно жаль, что ты уезжаешь, — сказал он. — Уезжаешь теперь, когда я тебя нашел! Это невыносимо. Пожалуйста, останься. Я тебя люблю.
Эдвард смотрел на ее красиво подстриженные золотисто-рыжие волосы, напоминающие блестящий мех ухоженного животного; теперь он смог протянуть руку и прикоснуться к Илоне. Он погладил ее волосы, а когда коснулся пальцами затылка девушки, почувствовал, как напряжено все ее тело. Его рука скользнула на шею Илоны, а потом он отступил назад. Они посмотрели друг на друга.
— Я рада тебя видеть, Эдвард. Хочу сказать тебе кое-что. В этих мемуарах — из них опубликован только небольшой отрывок… Я давно знала, что у матери есть что-то вроде дневника. Она его никогда нам не показывала, но говорила, что у нее были утешения…
— Утешения?
— Романы. У Джесса бывали романы. Она говорила, что и у нее тоже. Наверное, давным-давно.
Илона замолчала, словно это было все, что она собиралась сказать.
— Ну… и что дальше? — спросил Эдвард.
— Больше ничего.
— Не понимаю.
— Ну тогда и не надо, лучше пусть так и останется. Я должна идти. Мне еще нужно умыться и накраситься.
Эдвард смотрел на ее опрокинутое лицо, такое маленькое и худенькое без прежней копны длинных волос.
— О нет… — сказал он.
— Забудь об этом. Заодно с тем, другим.
— Ты хочешь сказать, что Джесс, может быть, тебе не отец?
— Может, и так. Но мы никогда не узнаем. Бесполезно думать об этом.
— Теперь, когда ты об этом сказала, как мы можем не…
— Беттина похожа на Джесса, а я нет, но это, конечно, ничего не доказывает.
— Можно сделать анализ крови… Но, Илона, мы не можем начать это расследование. Это немыслимо.
— Согласна.
— Как странно! Джесс однажды сказал мне, что я женюсь на тебе. Я напомнил ему, что ты моя сестра. Может быть, он считал, что это не так?
Илона покачала головой, но ничего не ответила.
— И у тебя есть предположения, кто мог быть твоим отцом?
Этот разговор был ужасным. «Мы должны прекратить», — подумал Эдвард.
— Нет. Был один человек… Теперь он мертв. По-моему, он был любовником Джесса, а потом матушка Мэй отбила его, но у меня нет никаких оснований считать… Просто я почему-то помню его. Он был художником, его звали Макс Пойнт.
Эдвард чуть не вскрикнул, услышав это имя, но сдержался и закрыл рот рукой. Он должен все обдумать.
— Я думаю… не сейчас, а позднее… мы могли бы спросить у твоей матери, — предложил он.