— И ты подумал, почему бы не пойти?
— Я хотел только… всего на десять минут… да и Марк уснул… и я запер дверь…
— Ты был пьян?
— Нет.
— Но ты знал, как это опасно… как это действует… знал, что нельзя оставлять человека в таком состоянии.
— Да, знал.
— Так почему же ты ушел?
Эдвард шевельнул ногами, впечатывая их в берег и посылая вниз, в воду, струи песка. Голос его сорвался почти на крик.
— Я не знаю! Как я могу сказать, почему я ушел? Я ведь не знал, что случится, я не знал, что погублю свою жизнь…
— Твою жизнь?
— Я не знал, что он проснется и выйдет в окно, я был счастлив, я радовался, что он видит такие хорошие, такие замечательные вещи! Он спал, он был красивый и спокойный, как спящий бог, и вечер был великолепный, я решил, что будет забавно заглянуть к Саре — на десять минут. Я ведь не думал, представить себе не мог…
— Ладно, хорошо…
— Твоя мать писала мне совершенно жуткие письма, говорила, что я убийца. Понимаешь, на следствии я не сказал, что подсунул Марку наркотики без его ведома, а потому, наверное, люди решили, что он сам их принял и что он вообще баловался наркотиками. Твоя мать, видимо, знала, что это не так… и она писала мне ужасные письма, много писем — о том, что я преступник, что она желает мне смерти, что ненавидит меня и будет ненавидеть всегда… Ты, наверное, тоже меня ненавидишь, Сара мне сказала. Но если бы ты только знала, как я несчастен, как все в моей жизни сломано и черно…
— А почему ты здесь, в Сигарде? Это тоже кажется странным.
— Они меня пригласили. Я не знал, куда себя деть, я с ума сходил от горя и чувства вины… и я губил себя… А это сулило перемену. И один психиатр посоветовал мне поехать.
— Психиатр? Кто?
— Томас Маккаскервиль. И я хотел увидеть отца, я его до этого видел, когда был совсем ребенком. Я думал, он мне чем-нибудь поможет… Все это навалилось как-то сразу, все смешалось… Но если бы ты только знала, как я страдаю и буду страдать всегда…
— Это правда, что твой отец умирает из-за отсутствия медицинской помощи?
— Нет, конечно же, нет. Понимаешь, это трудно объяснить… там у них все так странно… Ты и вправду хочешь знать?
— Нет.
Снова наступило молчание, потом Брауни глубоко вздохнула и произнесла:
— Ну что ж…
Она пошаркала ногами, неловко встала на колени и медленно поднялась. Эдвард вскочил на ноги вслед за ней и сказал:
— Спасибо.
Она уже собралась идти, направилась к ивам, но остановилась и, не глядя на Эдварда, проговорила:
— Я попрошу мать, чтобы не писала больше тебе. Может, она уже перестала.
— Не знаю. Письма приходят в Лондон в дом моего отца, то есть отчима… Слушай, я знаю, ты винишь меня, жутко меня ненавидишь, но…
— Я тебя не ненавижу, это смешно. Наверное, я тебя виню, если это что-то значит. Мне нужно подумать. Но это уже мое дело. Мне не кажется, что ты должен уничтожить себя или погубить свою жизнь… и мне не кажется, что ты можешь это сделать или пожелать. Марку это не поможет… и мне тоже. Ты учишься в университете, да?
— Учился.
— Возвращайся, продолжай работу, в будущем ты сможешь помочь другим людям. Прекрати думать о себе и винить себя. По крайней мере, я так советую. Спасибо, что пришел.
Брауни пошла прочь.
— Пожалуйста, побудь со мной еще немного, — попросил Эдвард.
— Я должна идти.
— Пожалуйста, побудь со мной, я должен с тобой поговорить, ты мне нужна, не уходи, пожалуйста, пожалуйста, не уходи от меня.
Он протянул руку и легонько коснулся рукава ее синего плаща около манжета.
Брауни метнулась прочь, словно собиралась припустить бегом, потом повернулась к Эдварду; слезы внезапно хлынули из ее глаз. Сквозь рыдания, душившие ее, она выговорила:
— Вот и все, мне придется прожить жизнь без него… всю мою жизнь, а она только начинается…
— Боже мой… — произнес Эдвард, беспомощно стоя рядом с ней, и руки его бессильно упали.
Брауни вытащила платок, быстро привела себя в порядок, вытерла лицо, и через несколько секунд пронесшаяся буря казалась миражом. Она заговорила почти спокойным, хотя и хрипловатым голосом:
— Извини. Я должна идти.
— Брауни, ты только скажи… Господи боже, что ты можешь сказать… Пообещай, что еще встретишься со мной! Я встану на колени, ты мне нужна, ты — единственная, кто может спасти меня из этого ада! Пожалуйста, пожалуйста, обещай, что еще встретишься со мной… когда-нибудь… скоро… Просто скажи, что мы можем встретиться еще, я тебя умоляю, я тебя прошу!
— Ну ладно, хорошо. Только…
— Слава богу.
Внезапно лицо Брауни снова изменилось; она смотрела куда-то мимо Эдварда в направлении реки, губы у нее чуть приоткрылись. Эдвард повернулся.
На другом берегу реки неподалеку от дикой вишни стоял бородатый человек, широко расставив ноги, и смотрел в их сторону. Эдвард подумал, что это опять лесовик, но тут же понял — это Джесс. Джесс узнал Эдварда, махнул ему, потом повернулся и пошел вдоль берега по кочковатой траве.
— Извини, это мой отец, — сказал Эдвард Брауни.
— Что? Я могу помочь?
— Нет-нет. Я тебе все объясню потом, если позволишь. Ты ведь сказала, что мы еще встретимся. Я так рад этому. А тут я справлюсь. Спасибо. Спасибо тебе.
Она повернулась и пошла вдоль выстроившихся в ряд ив.
Джесс за это время успел уйти довольно далеко вверх по течению. Его удаляющаяся спина была видна за зарослями бузины. Эдвард побежал во весь дух.
— Постой! Подожди меня! — закричал он.
«Я переберусь на тот берег вплавь», — подумал он.
Джесс остановился и повернулся. На нем была довольно потрепанная рубашка, что-то вроде бриджей, носки и ботинки. Он стоял, улыбаясь Эдварду. Эдвард понял теперь удивленное выражение на лице Брауни — Джесс, хотя и был одет, выглядел крайне странно. Голова его, которую теперь он хорошо видел, была очень крупная, глаза тоже громадные и круглые, а бриджи создавали впечатление косматых ляжек. Эдвард окликнул его:
— Джесс, подожди меня. Я переплыву к тебе.
Джесс снова беззаботно махнул и начал спускаться по откосу. Потом на глазах Эдварда он вошел в воду и двинулся через реку. Он шаг за шагом осторожно и упорно продвигался вперед, вода бурлила вокруг его ног, порой захлестывая до колен. Ошеломленный Эдвард побежал вниз, где берег не очень круто опускался к небольшому пляжу у воды, и протянул руку. Джесс отказался от предложенной помощи и вышел на берег с победной, как у ребенка, улыбкой. И тут Эдвард разглядел под поверхностью быстро бегущей воды проложенные для перехода камни, которым он не решился бы доверить себя.