Он вышел из кухни и направился наверх в свою комнату, захватив простыни, оставленные у прачечной, чтобы положить их в шкаф для проветривания на площадке. Он выглянул в окно и посмотрел, не идет ли Джесс, потом быстро снял ботинки и носки Джесса, к которым привык за последнее время, и его пуловер. Надел собственные вещи, а эти аккуратно сложил. Свои пожитки Эдвард засунул в маленький чемодан, прикрыв его плащом, после чего спустился вниз на поиски Илоны.
Он нашел ее в Атриуме — Илона накрывала стол к обеду. Она посмотрела на него и опустилась на стул. Он сел рядом.
— Я знаю, что ты собираешься сказать.
— Я уезжаю.
— Да.
— Прости меня, Илона.
— Что ж, прощай.
— Ты дашь мне знать о Джессе?
— Я не знаю, где ты живешь. Я ничего о тебе не знаю.
Эдвард написал свой адрес на клочке бумаги.
— Ты мне сообщишь, если… когда Джесс вернется?
— Да.
Последовало молчание. Илона сидела неподвижно, сцепив руки, уставившись в столешницу.
— Помни… — Он хотел сказать: «Что я люблю тебя», но сказал только: — Меня.
Илона произнесла:
— Ты уезжаешь. Значит, тебе все равно.
— Нет, не все равно. Я уезжаю только для того, чтобы найти его в Лондоне!
— Ты не вернешься.
— Конечно вернусь. Я вернусь, чтобы увидеть Джесса. Чтобы увидеть тебя.
— Может, меня здесь и не будет.
«О черт!» — подумал Эдвард. Он встал и воскликнул:
— Не говори глупостей! Конечно, мы еще встретимся. Черт побери, ты ведь моя сестра!
Он попытался взять ее за пальцы, но ухватил запястье, а потом повернулся и поспешил прочь. Вдруг что-то упало ему на руку, а когда он попытался сбросить это, вцепилось в рукав. Это оказалась ветка одного из растений — того самого, в горшок которого он вылил приворотное зелье Илоны. Освободившись, Эдвард пообещал:
— Я тебе напишу.
Дверь Перехода захлопнулась за ним.
Думая о бегстве, он неизменно воображал, как крадется на цыпочках ночью или в тумане, а сначала отправляется на разведку, чтобы ни с кем не столкнуться случайно. Теперь же ему было плевать на предосторожности. Эдвард взял свои вещи, бегом спустился по лестнице, вышел из дверей Селдена, пересек, не оглядываясь, лужайку и пошел по дороге. Он никого не встретил, никто его не окликнул. Выйдя на открытое пространство, он увидел, что небо перечерчено косяками перелетных гусей.
Как только он вышел на шоссе, появился грузовик, и Эдвард поднял руку. Скоро он сидел рядом с водителем и разговаривал о футболе.
— Я никому не скажу, — пообещал Стюарт Мидж.
Он вернулся в свою прежнюю квартиру около реки, рядом с Фулем-Палас-роуд. Мидж появилась у него совершенно неожиданно.
Возвращение в Лондон оказалось тихим кошмаром. Как только буксир натянулся, машина выкатилась на дорогу. Мидж запрыгнула на переднее пассажирское сиденье. Гарри отстегнул трос и бросил в багажник. Ни он, ни Мидж ни слова не сказали Беттине. Стюарт поблагодарил ее и быстро забрался на заднее сиденье — он вполне допускал, что отец, прогревавший двигатель, может уехать и без него. Они, конечно, заблудились на проселочных дорогах. Гарри остановил машину, включил свет в салоне и молча принялся изучать карту. Стюарт, сидевший за его спиной, видел холодный бесстрастный профиль Мидж: она неподвижно смотрела вперед. Их трясло на ухабах, а Мидж с Гарри сидели настолько далеко друг от друга, насколько позволяло пространство машины. Выбравшись наконец на шоссе, Гарри взял постоянную скорость восемьдесят миль. В Лондоне он подъехал к дому Томаса, где Мидж вышла и принялась вытаскивать из багажника свой чемодан. Стюарт выскочил из машины, чтобы помочь ей. Когда Гарри отъехал, Мидж все еще искала свой ключ. В Блумсбери Стюарт последовал за отцом в холл. По пути они не произнесли ни слова. Гарри прошел в гостиную, включил весь свет, какой только можно, и достал бутылку виски. Не глядя на сына, он сказал:
— Тебе лучше найти какое-то другое жилье.
На следующий день Стюарт покинул дом.
Мидж, которая не спрашивала у него, собирается ли он кому что-то говорить, оглядела маленькую комнату.
— Это, значит, твоя монашеская келья? Ты здесь молишься?
— Что-то вроде.
— Ты счастлив?
— Я не знаю.
— Значит, ты не считаешь своим долгом говорить о нас Томасу?
— Нет, но…
— Что «но»?
— Я думаю, вы сами должны ему сказать.
— Ты думаешь, я должна прекратить встречаться с твоим отцом?
— Я этого не знаю. Я говорю о лжи.
— Ах, о лжи…
— Она влияет на других людей.
— На кого, например?
— На Мередита.
— Что ты имеешь в виду?
— Он мне сказал, что у вас роман, но не сказал с кем. И еще сказал, что вы просили его не говорить Томасу.
— Я его не просила. — Помолчав, Мидж добавила: — Впрочем, наверное, просила. Я приложила палец к губам. Вот так.
Она подняла палец.
— Это плохо сказывается на Мередите. Ребенок получит ужасную душевную травму. Вы втянули его в это.
— Ты думаешь, я его развращаю?
— Это одна из причин, почему вы должны все открыть Томасу, а не лгать и не прятаться. Независимо от того, что вы с моим отцом решили делать дальше.
— Ты все это ненавидишь. Ты ненавидишь меня за то, что я втянула твоего отца в историю.
— Нет, просто мне такое не нравится.
— Ты завидуешь людям, способным вести нормальную жизнь, любить и получать удовольствия.
— Я так не думаю. Мне не нравится видеть моего отца в подобной роли.
— Ты ему об этом сказал?
— Нет. Мы вообще не говорили об этом.
— Но он попросил тебя уехать из дома. Значит, в качестве мачехи я тебя не очень устраиваю.
— Никогда об этом не думал, — ответил Стюарт. — То есть никогда не думал о вас в этом качестве.
— Ты не думаешь, что я выйду замуж за твоего отца? А почему нет?
— Если выйдете, я увижу вас в этом новом свете. Извините, я не хочу говорить об этом. Это обман.
— Ты полагаешь, что Томас не знает.
— Он явно ничего не знал. А теперь знает?
— Нет.
— Но вы ему скажете.
— Только если ты нас вынудишь.
— Я вас ни к чему не вынуждаю.
— О нет, вынуждаешь — ты оказываешь на нас давление. Всей своей силой. Словно какие-то лучи.